Но в основном Эйзенхауэр продолжал держать в своих руках исполнительную власть, не допускал, чтобы окончательные решения по ответственным вопросам принимались без его санкции.
Между тем в последние годы его президентства стали намечаться первые признаки реального смягчения международной напряженности, особенно в области испытаний ядерного оружия, остановка которых рассматривалась как первый шаг к сокращению стратегических вооружений.
Связано это было с тем, что с конца 1957 года советская сторона начала выступать с мирными инициативами. 10 декабря Москва предложила установить трехгодичный мораторий на ядерные испытания и провести по этому вопросу встречу на высшем уровне. Эйзенхауэр ответил, что готов участвовать во встрече, но ее должно предварять совещание министров иностранных дел. Явное стремление отсрочить встречу было связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, новый британский премьер-министр Гарольд Макмиллан совсем недавно дал санкцию на проведение испытаний ядерного оружия, и было ясно, что сразу отменить их он не сможет. Во Франции ядерное оружие было только что создано и, естественно, требовались его испытания. Во-вторых, Эйзенхауэру всё еще не была до конца понятна расстановка сил в советском руководстве. Письмо с предложением о прекращении испытаний было подписано главой правительства Булганиным, тогда как, судя по всему, реальной властью уже обладал Хрущев. Ситуация прояснилась, когда 27 марта 1958 года было объявлено об отставке Булганина и назначении на пост главы правительства Хрущева при сохранении за ним поста первого секретаря ЦК КПСС.
Первый демонстративный международный акт последовал почти немедленно: 31 марта Хрущев объявил об одностороннем прекращении ядерных испытаний. Хитрость состояла в том, что большая серия советских испытаний только что была завершена, тогда как в США соответствующие испытания только намечались. На пресс-конференции 2 апреля Эйзенхауэр отмахнулся от вопроса по поводу предложения Хрущева: «Я считаю, что это трюк, и не думаю, что его следует серьезно воспринимать; каждый, кто тщательно это изучит, поймет»
.
И всё же с советскими предложениями приходилось считаться, тем более что сам Эйзенхауэр стремился к прекращению испытаний. Консультативный комитет по науке заверил его, что можно создать такую систему контроля, которая сможет зафиксировать ядерный взрыв силой более двух килотонн (в десять раз слабее бомбы, сброшенной на Хиросиму).
После тщательных консультаций с госсекретарем Даллесом, который на этот раз выступил за проведение серьезных переговоров о прекращении ядерных испытаний, Эйзенхауэр 28 апреля направил Хрущеву письмо о согласии на переговоры. Вскоре в Женеве были начаты переговоры СССР, США, Великобритании и Франции о запрещении испытаний ядерного оружия. Со временем они, казалось, зашли в тупик, ибо США настаивали на принципе «открытого неба», а советские представители объявляли его узаконенным шпионажем. Вслед за этим советская сторона стала настаивать на введении права вето в комиссиях, которые будут проверять данные о ядерных взрывах. США выдвинули требование об увеличении числа контрольных постов. Несмотря на эти пробуксовки, в 1959–1960 годах Великобритания, СССР и США соблюдали мораторий на ядерные испытания, а проводила их только Франция (с зарядами небольшой мощности).
В составе американской делегации на женевских переговорах работал профессор Гарвардского университета, известный химик Джордж (Георгий Богданович) Кистяковский, эмигрировавший во время Гражданской войны из России. Доклады Кистяковского, адресованные администрации США, произвели впечатление на Эйзенхауэра. В середине января 1959 года президент пригласил ученого в Белый дом, попросив проконсультировать его относительно возможности нанесения удара советских межконтинентальных ракет по территории США. По данным Кистяковского, СССР располагал некоторым числом таких ракет в оперативной готовности. Эйзенхауэра интересовала точность их попадания. Ответ не внушал оптимизма: даже при малой точности ракеты настолько сильно поразят американские центры, что возможность проживания в них будет поставлена под сомнение, хотя ответный удар испепелит крупнейшие города СССР Кистяковский свидетельствовал, что они с Эйзенхауэром пришли к единому выводу: «Он (президент. — Г. Ч., Л. Д.) допускал, что таким образом можно разрушить значительную часть промышленной мощности страны, но ответный удар будет такой, что война просто потеряет смысл»
.
Мнение маститого ученого было важным аргументом при подготовке решений о ревизии бюджета Пентагона. В результате, несмотря на ожесточенное сопротивление военных, затребованная сумма в 50 миллиардов долларов была снижена на десять миллиардов. «Сколько раз нам надо уничтожить Россию?» — задавал Эйзенхауэр риторический вопрос начальникам штабов родов войск.
В июле 1959 года Кистяковский был назначен специальным советником президента США по науке и технике. Оставаясь в этой должности до начала 1961 года, он консультировал Эйзенхауэра по широкому кругу проблем, от координации исследований различных научно-технических учреждений до подготовки научных кадров.
На фоне космической гонки, в которой США пока не получили преимущества, отягощенном серьезным расовым столкновением в Литл-Роке, почти незаметно прошли промежуточные выборы в Конгресс 1958 года. Демократическая партия добилась победы, получив большинство в обеих палатах, что, впрочем, для американской политической жизни обычное явление: за шестилетний срок президентства у избирателей накапливается такое количество претензий, что победы на промежуточных выборах, как правило, добиваются оппозиционеры. Эйзенхауэр отлично знал эту закономерность и не особенно беспокоился. Он по-прежнему находил общий язык с лидерами демократов путем личных встреч, компромиссов, обычно несущественных, нередко напоминая, что считает себя не партийным президентом, а избранником всего народа.
Характерно письмо, которое Дуайт за несколько месяцев до выборов написал бывшему министру финансов Д. Хамфри (после отставки в 1957 году Хамфри стал председателем Национальной сталелитейной корпорации), которому был благодарен за усилия по снижению уровня инфляции и сокращение государственного долга. Эйзенхауэр жаловался бывшему подчиненному на несправедливости судьбы и недооценку деятельности его администрации толпой избирателей, которую демократам удалось соблазнить обещаниями подъема жизненного уровня и призывами увеличить расходы на вооружение. Но завершалось письмо на оптимистической ноте: «Конечно, светит солнце, в Соединенных Штатах живут сравнительно счастливые люди, а наши внуки не кажутся слишком уж обеспокоенными»
. Такое настроение сохранялось и после выборов.
В последние годы своего президентства Эйзенхауэр всё сильнее тревожился из-за того, что могучие средства разрушения накапливались в арсеналах ядерных держав. На переговорах о запрещении ядерных испытаний стороны постепенно приближались к взаимопониманию, но оставались принципиальные вопросы, по которым достичь согласия никак не удавалось. Главным среди них был вопрос о контроле за соблюдением соглашения о подземных испытаниях малой мощности, для обнаружения которых требовалось огромное количество наблюдательных пунктов на территории каждой страны. Советские представители, прежде всего министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, решительно отказывались от создания множества контрольных постов, заявляя, что они будут очагами шпионажа. Именно в это время Громыко и получил в США прозвище «Мистер нет».
