Девятнадцатого декабря в штаб-квартире в Вердене план был утвержден, и штабные работники занялись его доводкой. Паттон со свойственным ему бахвальством даже заявил: «Давайте позволим этим глупцам дойти до Парижа. Тогда мы по-настоящему их отрежем и пережуем»
. Привыкший к выходкам своего подчиненного и друга, Эйзенхауэр воспринял в его эскападе только идею о создании ситуации, когда армия Моделя, продвигаясь вперед, оторвется от линий снабжения, для нанесения по ней фланговых ударов.
При этом Эйзенхауэр был потрясен, что немцы еще способны не только оказывать сопротивление, но и переходить в стратегическое наступление. Поэтому он призывал Брэдли и Монтгомери, которым предстояло наносить фланговые удары, ввести в действие все доступные силы и «обрушиться максимально мощно на фланги проникновения»
.
Но у генералов, которым было поручено выполнить ответственнейшую задачу, не было достаточного количества сил и средств для мощных ударов по флангам, о чем они многократно сообщали главнокомандующему. Он и сам понимал необходимость срочного усиления своих подразделений на Арденнском выступе. Посылая туда подкрепления, Эйзенхауэр решился пойти на крайние меры. По его распоряжению из американских военных тюрем во Франции и Великобритании были освобождены солдаты, находившиеся там по приговорам военных судов (за исключением тех, кто совершил наиболее тяжкие преступления). Их зачисляли в особые части, нечто вроде советских штрафных батальонов, и направляли на наиболее опасные участки. Наградой оставшимся в живых была полная амнистия с так называемым clean slate («чистым листом»)
. Это означало, что в документах вообще не будет записано, что данный солдат отбывал наказание. Существенных возражений ни в армии, ни в государственной администрации не последовало.
Другая мера, принятая для пополнения живой силы, была более опасной для имиджа Эйзенхауэра.
Несмотря на принятые после Гражданской войны поправки к Конституции США, в стране продолжалась расовая дискриминация, распространявшаяся и на вооруженные силы. В армию было призвано около миллиона чернокожих. Однако они проходили военную службу в специальных частях, выполнявших вспомогательные функции за линией фронта. Их старались не допускать в морские и летные школы, не давать специальной квалификации. К примеру, из девятнадцати тысяч негров, служивших на флоте, свыше четырех тысяч использовалось в качестве поваров и официантов, а остальные — на тяжелых нестроевых работах. К концу Второй мировой войны всего 8600 негров имели офицерские звания (среди них были один генерал, 34 полковника и подполковника); на флоте ни один чернокожий не получил чин выше лейтенанта
.
Эйзенхауэр не мог, да и не желал ломать систему дискриминации и сегрегации, тем более в условиях войны. Ему самому были присущи определенные расистские предрассудки, хотя он рассматривал их не столько как вечную ценность, а как традицию, которую следует преодолевать, но медленно и постепенно, по мере того как отсталое негритянское население будет приобщаться к западной культуре.
Получая сотни просьб дать чернокожим военнослужащим оружие и направить их на боевые позиции и крайне нуждаясь в живой силе, Эйзенхауэр лично подготовил приказ, разрешавший им служить в боевых частях пехоты. Начальник штаба Смит, которого Дуайт называл «величайшим генералом — менеджером войны», увидев проект приказа, пришел в ужас и послал своему начальнику докладную записку, где доказывал, что документ противоречит политике военного ведомства и содержит в себе «величайшую опасность». Последовав рекомендациям Смита, Эйзенхауэр переработал приказ. Теперь в нем говорилось, что негры, служившие в частях тылового обеспечения, могут добровольно записаться в специальные взводы или более крупные подразделения, которыми будут командовать белые офицеры
. С этого времени начали формироваться негритянские части, которые проявили себя на фронте с самой лучшей стороны. Сегрегация, однако, сохранилась полностью.
Еще одним способом пополнения боевых частей было резкое сокращение тыловых служб, из которых отбирались все, кто был способен идти в бой и стрелять. Однако оказалось, что еще раньше состав вспомогательных подразделений был настолько сокращен, что они едва могли справляться со своими обязанностями. Сколько-нибудь значительного боевого пополнения эта мера не дала. Более того, уже в самом начале битвы за Арденны главнокомандующий получил от разведки тревожное сообщение, потребовавшее возвращения части направленных на передовые позиции солдат в тыл для несения караульной службы. Как указывалось в разведдонесении, по указанию Моделя стали формироваться небольшие группы — по два-три человека — германских военнослужащих, знающих английский язык, которых переодевали в американскую форму и забрасывали в тыл союзников. Они должны были выдавать себя за иммигрантов, проживавших в США сравнительно недолго — так можно было объяснить акцент. Диверсанты должны были разрушать мосты и другие коммуникации, распространять фальшивые приказы и панические слухи и т. д. Говорили даже, что немцы строят планы захвата или убийства главнокомандующего, в связи с чем охрана не только штаб-квартиры в Версале, но и важных коммуникационных узлов была значительно усилена.
Дуайт поначалу согласился со строгими мерами предосторожности и, по словам Батчера, оказался «в заключении, устроенном полицией безопасности». Ему рекомендовали не покидать помещения без охраны, «пока не будет проведена надежная чистка». Однако уже через два-три дня эта «игра в безопасность» настолько разозлила генерала, что он заявил стражам: «Я собираюсь пойти на прогулку. Если кто-то захочет пристрелить меня, пускай попытается». Проскользнув через черный ход, Эйзенхауэр неожиданно оказался в глубоком снегу, но упорно отправился гулять, отослав назад офицеров безопасности, которые хотели его сопровождать
.
Германское наступление было остановлено через девять дней. Этому в особой степени способствовали улучшение погоды 23 декабря и вступление в боевые действия авиации союзников. На немецкие войска обрушился шквальный удар осколочных и зажигательных бомб, а также новых, страшных боеприпасов — напалмовых снарядов.
Напалм — особый вид сгущенного бензина, легковоспламеняющийся, медленно горящий (температура пламени достигает 1100 градусов) с выделением едкого черного дыма. Благодаря гелеобразной консистенции напалм хорошо прилипает к поражаемым объектам, в том числе и вертикальным поверхностям. Впервые он был применен в боевых условиях 17 июля 1944 года во время налета авиации США на немецкий топливный склад в городе Кутанс в Нормандии
. Теперь же началось его массовое применение против вермахта. Это оружие сразу же стало иметь не только боевое, но и психологическое значение: у немцев боязнь напалма, обрекавшего людей на сильнейшие страдания, подчас была намного сильнее обычного страха смерти.
Весьма эффективным средством ведения боя оказались новые артиллерийские снаряды с радиоуправляемыми взрывателями. В совокупности с приборами дальнего видения, позволявшими корректировать полет снарядов, это оружие также сильно укрепило позиции союзников.
В результате немецкое наступление было остановлено, но войска союзников еще в течение месяца возвращали исходное положение. К 25 декабря Эйзенхауэр мог с удовлетворением констатировать, что немецкие войска в Арденнах не выполнили даже тактических задач — не только не смогли захватить мосты через Маас, но и не достигли самой реки. Несмотря на приказы Гитлера продолжать атаку, войска вермахта начали отступать. 3-я американская армия вклинилась в их южный фланг, перерезала линии снабжения к югу от Бастони. С севера их начал теснить Монтгомери. Немецкая 5-я танковая армия оказалась под угрозой окружения. Для отступления оставался только сорокакилометровый коридор к северу от Бастони, простреливаемый перекрестным огнем.
