Но теперь речь шла не только о возможности развязывания мировой войны, но и об использовании американских вооруженных сил за рубежом, то есть о фактическом ведении войны без ее объявления. Требуется ли на это решение Конгресса? Советники Эйзенхауэра не могли дать ответ. На всякий случай он решил, что законодатели должны предоставить ему карт-бланш. Побеседовав с руководителями обеих палат и получив заверения, что Конгресс «одобрит его действия без какой бы то ни было критики»
, 24 января 1955 года президент направил Конгрессу послание с предложением «ясно и публично предоставить [ему] как верховному главнокомандующему право использовать вооруженные силы нации быстро и эффективно в тех случаях, когда сочтет это необходимым» Он ссылался на ситуацию в районе Тайваня, но было ясно, что имеется в виду и любое другое использование американских вооруженных сил
Прений почти не было Это был один из немногих случаев в истории американского законодательного органа, когда палата представителей в тот же день приняла положительное решение по запросу президента, причем в почти полном единодушии (за проголосовали 410 депутатов, против — трое) 28 января сенат также проголосовал за предложение Эйзенхауэра восемьюдесятью тремя голосами против четырех Американский президент получал, таким образом, огромные дополнительные права, и вместе с тем на его плечи ложилась величайшая ответственность за судьбы собственной страны и всего мира
Встреча на высшем уровне
Ответственность за судьбы мира, как ее понимал президент США, была связана прежде всего с советско-американскими отношениями Авансы советских руководителей по поводу возможности их улучшения и прежде всего возобновления контактов на высоком уровне начались буквально на следующий день после смерти Сталина Эйзенхауэр, однако, не торопился реагировать — прежде всего потому, что ситуация на вершине политической власти СССР была явно нестабильной, о чем свидетельствовали арест Л.П. Берии и объявление его вполне в духе сталинских традиций «врагом народа» и «шпионом» Понимая, что «коллективное руководство» является прикрытием власти одного лица, Эйзенхауэр выжидал, кто именно окажется в роли реального всемогущего руководителя
Вначале казалось, что им станет Г.М. Маленков. В этом убеждала опубликованная во всех советских газетах фотография Маленкова вместе со Сталиным и Мао Цзэдуном, под которой стоял текст «Мы глубоко верим, что Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Советское правительство во главе с товарищем Маленковым безусловно смогут продолжить дело товарища Сталина».
Факт лидерства Маленкова вроде бы подтвердился летом 1953 года, когда он выступил с широковещательной программой повышения жизненного уровня населения и смягчения международной напряженности
Но сохранялись серьезные сомнения в прочности позиций Маленкова, так, первым секретарем ЦК Коммунистической партии Советского Союза в сентябре 1953 года был избран Н.С. Хрущев. Политический расклад стал еще менее ясным в начале 1955 года, когда Маленков был подвергнут критике и, оставшись членом Президиума ЦК КПСС, смещен с должности председателя Совета министров
, на которую назначен Н.А. Булганин, являвшийся ранее первым заместителем председателя Совмина. Эйзенхауэр не исключал, что реальной властью в СССР может овладеть его старый знакомый маршал Г.К. Жуков, ранее возвращенный из фактической ссылки на Урал, а в феврале 1955 года ставший министром обороны.
Пятнадцатого мая 1955 года министры иностранных дел Великобритании, СССР, США и Франции подписали государственный договор с Австрией, территория которой была оккупирована четырьмя союзными государствами. Договор предусматривал восстановление демократической, суверенной и независимой Австрии. Эйзенхауэр несколько раз повторил, что речь идет не о мирном договоре: хотя Австрия и входила в состав Третьего рейха с 1938 года, но была захваченной страной, получившей после войны свободу. В текст договора не было включено положение о постоянном нейтралитете страны, но об этом была достигнута договоренность, и 26 октября, на следующий день после выхода войск бывших союзников с территории Австрии, ее парламент утвердил Декларацию о нейтралитете.
Подписание Советским Союзом государственного договора рассматривалось западными державами как жест доброй воли. Эйзенхауэр счел его достаточным для проведения совещания на высшем уровне. Было объявлено, что 18 июля в Женеве откроется встреча глав четырех держав.
Готовясь к встрече, которая рассматривалась прежде всего как переговоры американского президента с советскими лидерами, Эйзенхауэр тщательно обдумывал предложения, с которыми выступит. ЦРУ и советники, политические эксперты пытались определить, кто именно из советского «коллективного руководства» является боссом. Преобладало мнение, что вес набирает Хрущев, но Эйзенхауэр относился к нему с недоверием, всё еще считая, что за спиной политиков в качестве реально властного лица стоит прославленный военный, его старый знакомый Жуков.
Основное внимание на встрече Эйзенхауэр решил сосредоточить на ограничении вооружений под открытым контролем, который осуществлялся бы путем свободного полета над территорией обеих стран самолетов, оборудованных новейшими средствами обнаружения военных объектов. Этот план «открытого неба» Эйзенхауэр огласил еще до встречи в верхах, на пресс-конференции 6 июля. Посыпались вопросы о степени надежности такого контроля: русские, мол, согласятся на сокращение вооружений, а затем станут производить новые средства ведения войны на тайных предприятиях. Эйзенхауэр заверил журналистов, что существует масса путей обнаружения подобных предприятий, коммуникаций к ним, аэродромов, пусковых ракетных установок и т. д.
Госдепартаментом был подготовлен текст приветственной речи президента на открытии конференции. В основном согласившись с ним, Дуайт устранил наиболее острые выражения, употребление терминов «коммунизм» и «Советы» в негативном смысле, придал всей речи конструктивный дух. Несмотря на возражения Д.Ф. Даллеса, президент включил в речь слова о том, что он призвал всех американцев в день открытия конференции отправиться в церкви и молиться за мир
. Непосредственно перед отлетом в Женеву Эйзенхауэр выступил по радио и телевидению с обращением к американцам, в котором в самой общей форме выразил надежду на изменение духа американо-советских отношений, которое должно привести к миру, процветанию и спокойствию, ранее невиданным в истории человечества, завершив выступление теми самыми словами, которые включил в предстоявшую приветственную речь, — призывом молиться за мир
.
Эйзенхауэр отправился в Женеву в сопровождении не только жены, но и сына, который как раз в это время окончил Командно-штабное училище и, получив положенный месяц отпуска, присоединился к родителям.
Дуайт поручил Джону в течение всей конференции (18–23 июля) находиться как можно ближе к Жукову и внимательно слушать, что он будет говорить, иногда провоцируя его вопросами. Но в этом не возникло необходимости. Во время первого же приема отец и сын Эйзенхауэры оказались рядом с Жуковым, который сообщил, что как раз в это время его дочь выходит замуж, но он отказался участвовать в празднестве, чтобы «увидеть старого друга».
