Расширился в это время и круг знакомств Лавкрафта. Одним из его новых друзей стала Эдит Минитер, уже вполне солидная дама, родившаяся в 1869 г., и успешная писательница, издавшая целый роман и постоянно публиковавшая рассказы в периодике. Активно занималась Минитер и любительской журналистикой. Она, правда, состояла в конкурирующей НАЛП, а не в ОАЛП, но это не помешало ей тесно общаться с Лавкрафтом и его друзьями. В истории лавкрафтианы Минитер осталась в первую очередь благодаря добродушной пародии «Фалько Оссифракус», опубликованной ею в собственном журнале. В этом тексте, несомненно намекающем на лавкрафтовский рассказ «Показания Рэндольфа Картера», Минитер поиронизировала и над его нарочито пугающей атмосферой, и над выспренним и местами тяжелым стилем. Сам Лавкрафт на пародию не обиделся и даже посчитал ее вполне забавной. Впрочем, дальше мимолетной симпатии отношения между молодым писателем и зрелой «покровительницей» так и не развились.
Более важным оказалось знакомство Лавкрафта с человеком, ставшим впоследствии не только его близким другом, но и заметным мастером «литературы ужасов» середины XX в. Им был Фрэнк Белнап Лонг.
Лонг родился в 1901 г. в семье преуспевающего дантиста из Нью-Йорка. Он достаточно много писал с юношеского возраста, публикуясь в любительских журналах, и в 1919 г. стал членом ОАЛП. В 1920 г. Лонг поступил в Нью-Йоркский университет, намереваясь стать профессиональным журналистом. Лавкрафт обратил внимание на будущего товарища, еще когда вышел первый рассказ начинающего фантаста «Цена доктора Уитлока». Впрочем, эту историю о безумном ученом Лавкрафт совершенно справедливо оценил как «примитивную». Значительно больший интерес вызвал у него «Глаз над обшивкой», изданный в «Юнай-тед Аматер» в марте 1921 г. Эта история, в которой Лонг живописал конец человеческой расы и явление сверхлюдей, идущих ей на смену, не могла не заинтересовать скептика и пессимиста Лавкрафта. Позднее, в 1922 и 1923 гг., Лонг издал два стихотворения в прозе, причем поэму «Фелис», посвященную кошкам, Лавкрафт поместил на страницах «Консерватива».
Лонг привлек внимание Лавкрафта в первую очередь благодаря близким литературным интересам. Его также занимало описание сверхъестественного, и ранние новеллы Лонга, на которых лежит явный отпечаток влияния По, мало чем отличаются от подобных текстов Лавкрафта. Зато в политических, идейных и эстетических пристрастиях Лонг был куда свободнее и независимее старшего товарища. Впоследствии он переживет периоды увлечения авангардистской литературой, католицизмом и даже коммунистическими идеями. Впрочем, у Лавкрафта подобные причудливые пристрастия вызывали лишь насмешки и недоумения, отразившиеся в его переписке с другом.
В конце 10-х гг. XX в. фантаст сформировал основы своего мрачного материалистического мировоззрения, на редкость пессимистичного и безотрадного. Любопытно то, что насколько Лавкрафт был оригинальным и ярким писателем, настолько же он был примитивным, банальным и вторичным мыслителем. Даже в качестве примеров для подражания он выбирал слабых и вторичных философов. Например, исследователи отмечают, что Лавкрафт находился под явным влиянием книг Э. Геккеля «Мировые загадки» и X. Эллиота «Современная наука и материализм». Первый из этих «авторитетов» был известным дарвинистом, лжеученым, не гнушавшимся подделок для доказательства истинности теории эволюции. Второй же — просто тривиальным популяризатором распространенных научных идей.
Эти авторы привлекли Лавкрафта исключительно пропагандой ярого, просто какого-то оголтелого материализма, отрицавшего наличие любых высших сил во Вселенной. При этом оба автора пренебрежительно относились к претензиям человечества на какую-то особую роль в окружающем мире. Так, у Эллиота Лавкрафт позаимствовал идею принципиальной неразвитости человеческих чувств, их недостаточности для полноценного восприятия окружающего космоса.
Отрицая религию, Лавкрафт был склонен апеллировать к науке и якобы неопровержимым фактам, добытым ею (например, в области происхождения жизни и человека). Увы, здесь слишком заметно его собственное положение талантливого недоучки, не знающего, как реально функционирует научное сообщество, и не понимающего всей условности научных знаний, особенно в таких зыбких областях, как космология и антропология. Лавкрафт чрезмерно идеализировал ученых, видел в них бескорыстных добывателей объективной истины, тем более что эта истина вроде бы столь хорошо подтверждала его собственные атеистические взгляды.
Стоик — в этической сфере, тупой материалист — в остальных областях философии, он даже в отдаленной степени не приблизился к яркости и неординарности уже упоминавшегося Ч.Х. Форта, в 1919 г. выпустившего свою «Книгу проклятых». Свободный мыслитель и критик науки, человек, порождавший целые фейерверки оригинальных концепций, писатель, свободный от любых форм догматизма, в глазах Лавкрафта он всегда оставался лишь странным фантазером.
Лавкрафт надменно и слегка глуповато утверждал, что религия годится для толпы, для «быдла», чье поведение она позволяет упорядочивать и контролировать. Свои взгляды на религию и атеизм он изложил в тексте, который назвал «Исповедь неверующего». Там присутствует еще целый ряд забавных и нелепых в своей важности заявлений, вроде утверждения, что «единственная логичная цель для человечества» — это слегка уменьшить страдания большинства. А истинно разумный человек стремится лишь познавать истину и пытается стать на «космическую точку зрения». Понимание бессмысленности всех человеческих устремлений на фоне разверстой могилы — вот знание, доступное трезвому мыслителю. И опять-таки Лавкрафт удивительно не оригинален в своих мизантропических и пессимистических пассажах, несомненно восходящих к прочитанным им примерно в то же время «Упражнениям в пессимизме» А. Шопенгауэра.
Идея бессмертия, судя по всему, просто пугала Аавкрафта. В какого Бога или в каких богов он мог поверить, мы еще увидим, рассматривая его последующие произведения. И понятно, что провести вечность в компании таких существ, не понравилось бы никому, даже самому убежденному мазохисту. Поэтому Лавкрафт в своих эссе (например, в цикле из трех статей, позднее названных публикатором «В защиту Дагона») упорно демонстрирует собственные стоические взгляды и призывает оппонентов довольствоваться мимолетными радостями, которые дарует короткая земная жизнь.
Аристократическое высокомерие, свойственное писателю большую часть его жизни, заметно проявлялось в странной уверенности в том, что для «развитого ума» достаточно «рациональной концепции Вселенной». При этом любопытно, что в рассказах самого Аавкрафта эта Вселенная выглядела скорее царством абсурда и непознаваемого, перед которыми человек должен смириться, даже не пытаясь их постичь.
Видимо, больше всего в жизни Аавкрафта ужасала одна мысль — что кошмары, которые он породил своим воображением, могут оказаться хоть в малейшей доле, но правдоподобными. От этой ужасающей идеи он закрывался щитом примитивного материализма, за которым было не слышно хохота чудовищ из моря наступающего хаоса.
СОРАТНИКИ И ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
Абрахам Меррит
Один из основателей современного американского фэнтези, хоррора и мистического детектива, конечно же, повлиял на творчество Аавкрафта. Специалисты обычно отмечают лишь воздействие романа «Лунная заводь» на его произведения, но существуют и другие, хотя и менее заметные параллели. Картины заброшенных цивилизаций, хранящих проклятые тайны, нечеловеческие расы, скрывающиеся от людей, — все это было типично для сочинений Меррита и породило массу подражаний. Впрочем, в отличие от своего друга Р. Говарда, Лавкрафт никогда не следовал непосредственно за образами из книг этого американского писателя, восприняв оттуда лишь отдельные детали.
