Третьим важным рассказом, созданным Лавкрафтом в 1923 г., стало «Неименуемое». Текст этот не настолько литературно силен, как «Крысы в стенах» или «Праздник», зато в нем вновь появляется Рэндольф Картер, которого Лавкрафт, возможно, планировал превратить в постоянно действующего персонажа своих историй, вроде Шерлока Холмса у А. Конан Дойля или же Дайсона — у А. Мейчена. Картер, конечно же, очередное альтер эго своего создателя, как и большинство главных героев лавкрафтианы, однако в «Неименуемом» это сходство проявляется в наибольшей степени.
В начале рассказа Картер и его друг Джоэл Ментон, под которым явно имелся в виду М. Мо, обсуждают на кладбище в Аркхэме новый рассказ главного героя. Речь в нем идет о старинной легенде, якобы упомянутой даже в «Христианском величии Америки» — этом своде легенд и суеверных рассказов проповедника и охотника за ведьмами Коттона Мэзера. (С этого момента Мэзер и его книга, один из экземпляров первого издания которой хранился в семье Лавкрафта, станут периодически упоминаться в текстах фантаста.) История Картера была посвящена рассказу о монстре, родившемся в семье новоанглийского поселенца. Впоследствии это чудовище уже в виде призрака якобы являлось в доме, напротив которого сидят и беседуют два приятеля.
Ментон подвергает рассказ Картера сдержанной критике, также коснувшись более сложной темы — самой возможности изображать необъяснимое: «Он был почти уверен в том, что не может быть ничего по-настоящему неименуемого. Само слово это ни о чем ему не говорило»
[152]. Внезапно из дома с призраками раздается очень странный звук. Испуганные приятели спешат прочь, и тут на них набрасывается нечто. Картер быстро теряет сознание и приходит в себя лишь в больнице, чтобы пережить полнейшее торжество своих взглядов — он спрашивает Ментона о том, что же на них напало. И получает в ответ следующую тираду: «Оно было повсюду… какое-то желе… слизь… И в то же время оно имело очертания, тысячи очертаний, столь кошмарных, что они бегут всякого описания. Там были глаза и в них порча! Это была какая-то бездна… пучина… воплощение вселенского ужаса! Картер, это было неименуемое!»
[153]
Рассказ «Неименуемое», изданный в «Уиерд Тейлс» в июле 1925 г., также стал важным прорывом в творчестве Лавкрафта. Как и в «Празднике», в этом тексте он уверенно отправился в вымышленную и в то же время столь правдоподобную лавкрафтианскую Новую Англию, в ту землю, что на долгие годы станет верным пристанищем для его героев.
Одновременно Лавкрафт продолжил обрабатывать и приводить в порядок чужие литературные произведения. Это отнимало и время, и силы, однако сказать, будто в эти годы подобные занятия были целиком и полностью бессмысленными, ни в коем случае нельзя. Во-первых, у неработавшего Лавкрафта часто не было никакого иного источника доходов. А во-вторых, приводя в порядок чужие нелепые тексты, он совершенствовал собственный стиль и собственное мастерство. Ухитряясь превращать нечто почти нечитаемое в почти приемлемый рассказ, Лавкрафт ощущал себя настоящим магом от литературы, алхимиком, способным обратить свинец графомании в золото настоящей прозы.
Впрочем, К.М. Эдди, с чьими рассказами Лавкрафт возился в это время, вовсе не был откровенной бездарностью. Этот уроженец Восточного Провиденса еще в 1919 г. сумел опубликовать во вполне профессиональном журнале «Мистери мэгезин» рассказ «Знак Дагона», за которым последовали и другие произведения на тему «ужасного» и мистического. С Лавкрафтом он был знаком по миру любительской журналистики и ценил его как блестящего стилиста и знатока литературы. Потому, когда редакция «Уиерд Тейлс» отвергла два рассказа К.М. Эдди, он обратился к своему приятелю из Провиденса с одной простой просьбой — поправить эти тексты так, чтобы они приобрели «публикабельный» вид.
Меньше всего Лавкрафт занимался рассказом «Пепел», опубликованным в «Уиерд Тейлс» в марте 1924 г. В этой истории о сумасшедшем ученом, создавшем порошок, превращающий все, чего он коснется, в пепел, значительно больше от К.М. Эдди, чем от Лавкрафта. Сентиментальный и местами даже пошловатый стиль «Пепла», а также бессмысленность сюжетной посылки не смогли бы исправить даже самые титанические усилия. Поэтому обработчик, видимо, ограничился поверхностной редактурой, но и это уже позволило рассказу легко пройти в печать.
Не слишком сильно Лавкрафт утруждался и с рассказом «Пожиратель призраков», посвященным схватке главного героя с оборотнем. Однако, как и в случае с «Пеплом», рассказ удовлетворил Бейрда и появился в апрельском номере «Уиерд Тейлс». Более тщательно Лавкрафт работал над рассказом «Слепоглухонемой», изданным уже в 1925 г., в апреле. В этом тексте повествование ведется от лица слепоглухонемого героя, который печатает свою историю на машинке. Он ощущает, как его преследуют некие непонятные, угрожающие феномены. Страхи героя оказываются небезосновательными, так как история заканчивается описанием его насильственной смерти.
Однако в наибольшей степени Лавкрафт потрудился над рассказом «Возлюбленные мертвецы», вышедшим в летнем номере «Уиерд Тейлс» за 1924 г. Здесь он разошелся не на шутку, превратив небольшой набросок К.М. Эдди в полноценную историю о безумце-некрофиле. В рассказе нет мистических или сверхъестественных элементов, но, судя по всему, он привлек Лавкрафта возможностью еще раз попрактиковаться в описании одного из излюбленных типажей — сумасшедшего, одержимого извращенной манией. В итоге похождения главного героя получились настолько правдоподобными, а его страсть к трупам — настолько пугающей, что публикация «Возлюбленных мертвецов» в «Уиерд Тейлс» неожиданно вызвала скандал. Возмущенные читатели требовали закрыть журнал или, во всяком случае, изъять номер с рассказом из продажи.
Усилия по приведению в порядок текстов Эдди Лавкрафт все же воспринимал не как соавторство, а как литературную обработку. Брать деньги со старого знакомца за подобную деятельность он не захотел, однако благодарный К.М. Эдди пообещал печатать любые тексты друга в своем любительском журнальчике.
Только литературным сотрудничеством общение приятелей не ограничивалось. Неизвестно, кто кого из них втравил в явную авантюру, но 4 ноября 1924 г. они отправились в район Чепачета, где решили отыскать загадочное Темное болото, в котором якобы бесследно пропадали люди. Местные жители толком не сумели помочь искателям и, хотя уверяли, будто знают, где находится загадочное место, точного его расположения указать не смогли. В итоге оба охотника за необыкновенным так ничего и не нашли, в конец измотались, и позднее Эдди уверял, что почти тащил на себе Лавкрафта ближе к финалу их приключения.
При чтении статей и писем Лавкрафта начала 20-х гг. XX в. становится ясно, что у него уже сформировалась определенная система воззрений на цели и задачи литературы. При этом он, нередко сочувствуя идеям бунта против ограничений в литературном творчестве (в том числе и тематических), по жизни оставался все таким же стоиком и скептиком, уверенным в холоде и равнодушии окружающей Вселенной. Поэтому для Лавкрафта идея восстания против устоявшихся художественных канонов была ценна не ожидаемым результатом, а исключительно переживаемым чувством порыва и бунта. Смысла же в этом бунте не могло быть по определению, ибо искусство, творчество, да и вся человеческая жизнь ничего не значат для безразличного космоса. В мае 1923 г. Лавкрафт откровенно высказался о существующей реальности: «Весь космос есть дурная шутка, и к нему необходимо относиться как к шутке».
