Отметим, что неприязнь С. Р. Воронцова к Потемкину подкрепилась еще и чувством ревности. Как бы то ни было, но Семен Романович оказался любящим мужем и прекрасным отцом. Их брак с Екатериной Алексеевной был прочен, во всяком случае, вне России. Синявина умерла от чахотки в 1784 году в Венеции, где Воронцов служил посланником, оставив на его руках двоих детей, которых он воспитал в Англии с большим тщанием и нежностью.
Однако ожог от ревности остался у Семена навсегда. Через восемь лет после смерти князя, в 1799 году, он писал по поводу пожалования своей дочери Екатерины во фрейлины: «При прежнем царствовании я бы не согласился на это и предпочел бы для моей дочери всякое другое место пребыванию при дворе, где племянницы князя Потемкина по временам разрешались от бремени, не переставая называться порядочными девицами»
[968].
Роман с целым выводком племянниц постоянно ставили Григорию Александровичу в вину. Связь скандальная, почти открытая и не доставившая горя ни одной из сторон. Она сказочно обогатила деревенских барышень, выскочивших замуж за представителей самых аристократических родов России, и изрядно испортила репутацию светлейшего.
Граф А. И. Рибопьер, сын адъютанта Потемкина, писал о князе: «Подобно Екатерине он был эпикурейцем. Чувственные удовольствия занимали важное место в его жизни. Он вызвал ко двору пятерых дочерей сестры своей Марфы Александровны Энгельгардт и по смерти ее объявил себя их отцом и покровителем. С ними обращались почти как с великими княжнами. Из них теща моя Татьяна Васильевна Юсупова держала себя очень строго; а Надежда Васильевна Шепелева была очень дурна собою. О других умалчиваю. Состояние князя было огромно, он никогда не думал о женитьбе, что подтверждает слух о его тайном браке, и оставил огромные свои богатства многочисленным племянникам и племянницам, которые все без исключения разбогатели после его смерти»
[969].
«Другие», о которых умалчивал Рибопьер, — это Александра, Варвара и Екатерина Васильевны Энгельгардт. Острые языки называли их «гаремом» Потемкина. Еще в 1775 году, накануне мирного торжества 10 июля, Григорий Александрович получил с родины, из села Чижова, письмо о смерти сестры
[970]. Он велел своему зятю ротмистру смоленской шляхты В. А. Энгельгардту отправить осиротевших дочерей в Москву к бабушке Дарье Васильевне, а затем забрал с собой в Петербург. Старшая из них, 21-летняя Александра, вскоре стала фрейлиной. Еще через год фрейлинский шифр был пожалован Екатерине. В 1777 году — Варваре, в 1779-м — Надежде, в 1781-м — Татьяне.
Попав в столицу, юные «простушки» повели себя весьма расчетливо, добиваясь от щедрого «отца и покровителя» дорогих подарков и выгодных партий. Судя по всему, дядя знал цену провинциальным барышням. Есть известия, что престарелая госпожа Потемкина выражала неудовольствие поведением сына, и это даже послужило причиной конфликта между светлейшим князем и матерью
[971].
Самой прыткой из сирот оказалась Екатерина, в 15 лет обскакавшая 19-летнюю Варвару и 17-летнюю Надежду при получении фрейлинского шифра. Видимо, уже в 1776 году она умела потребовать от дяди высокую плату за полученные удовольствия. «Катенька» слыла красавицей и, как видно по портрету Э. Л. Виже-Лебрен 90-х годов XVIII века, сохранила привлекательность до зрелых лет. Она, подобно своей старшей сестре Александре, расположила к себе императрицу, став одной из приближенных фрейлин. В нее был влюблен побочный сын Екатерины и Г. Г. Орлова Алексей Бобринский. После одной из поездок в театр в 1777 году государыня писала Потемкину: «Маленький Бобринский говорит, что у Катеньки больше ума, чем у всех прочих женщин и девиц в городе… На его взгляд, это доказывалось одним лишь тем, что она меньше румянится и украшается драгоценностями, чем другие. В опере он задумал сломать решетку в своей ложе, потому что она мешала ему видеть Катеньку и быть видимым ею; я не знаю, каким способом он ухитрился увеличить одну из ячеек решетки, и тогда прощай опера, он не обращал больше внимания. Вчера он защищался, как лев, от князя Орлова, который хотел его пробрать за его страсть: он… заставил его замолчать, сказав, что Катенька вовсе не была его двоюродной сестрой»
[972].
Ухаживания Григория Александровича за племянницей не были секретом для Екатерины. В одной из записок июня 1777 года она говорит, что, заехав к князю в гости, привезет с собой «Катишу», «но с условием, что Перюша (фр. — попугайчик, прозвище Потемкина. — О. Е.) не будет строить проектов атаки на сей ретраншамент»
[973]. Племянница делала пометки для дяди на записках Екатерины о добром самочувствии императрицы или о благополучном прибытии куда-либо.
Слухи об ухаживании Бобринского за девицей Энгельгардт стали предметом сплетен в дипломатической среде. Корберон сообщал, что императрица якобы хотела устроить брак между молодыми людьми, чему помешала беременность «Катеньки»
[974]. Вскоре француз вынужден был опровергнуть свои же слова, но сплетня уже стала достоянием общественности и позднее вошла в художественную литературу. В 1781 году двадцатилетняя «Катиша» сделала блестящую партию, выйдя замуж за П. М. Скавронского. Носились слухи, что и после этого ее роман с дядей не угас. Я. Л. Барсков передает характерный анекдот: в спальне Потемкина лежал портрет государыни, осыпанный бриллиантами. Ловкая племянница приколола его себе на грудь и стала вертеться у зеркала. Потемкин воскликнул: «Катенька, иди поблагодари императрицу, ты — статс-дама!» И тут же набросал коротенькую записку Екатерине. Последняя поморщилась, но просьбу исполнила
[975].
Эта история выдумана. В случае с Орловым и Зиновьевой мы видели, как непросто осуществлялось пожалование в статс-дамы. Екатерина всегда старалась учитывать старшинство, она не любила «делать милости, от которых у многих вытягиваются лица». До замужества подобное пожалование вообще было невозможно, и Катенька, сколь бы любимой племянницей ни была, ждала своего старшинства. Она стала статс-дамой 17 августа 1786 года, то есть через пять лет после вступления в брак. Однако приведенный анекдот показывает, какими легкими и фривольными рисовались тогдашнему обществу отношения императрицы и ее ближайшего окружения.
Не меньше сплетен досталось на долю старшей племянницы Потемкина Александры Васильевны. По отзывам современников, она действительно была влюблена в своего ветреного «отца и покровителя» и сохранила страсть к нему на всю жизнь. «Сашенька» уступала сестрам в красоте, но обладала высоким ростом, стройной фигурой и приятным, улыбчивым лицом. Из-за царственной осанки и поступи ее часто сравнивали с античной богиней. Недостаток образования она компенсировала живостью и смекалкой, а отсутствие воспитания — молчаливой величественностью. Самая умная и самая преданная дяде, Александра смогла завоевать доверие Екатерины и уже в 1776 году вошла в тесный дружеский кружок при императрице. Старшая из девиц Энгельгардт оказывала князю серьезную помощь при дворе, оставаясь его глазами и ушами во время частых отлучек светлейшего на Юг.
