Дело не сдвинулось с места, пока девица 16 февраля 1794 года сама не обратилась к императрице со слезной мольбой помочь. «…В злополучии моем удостоили Ваше Величество обратить на меня милосердые взоры; вспомнить о всенижайшей из подданных ваших и всемилостивейше обещать соизволили… около года назад. Но благоволите ныне осчастливить меня монаршим на просьбу мою вниманием. За год перед сим лишилась я благодетеля моего бригадира Фалеева, который не переставал удовлетворять моим потребностям, и около уже года предана забвению и оставлена. Никто не печется о моем пенсионе, содержании и об учителях. Генерал Самойлов, сестра его, господин Высоцкий обещали снабдить меня приданым, если кончится дело о наследстве покойного светлейшего князя; но Богу известно, когда оное решится, а между тем, я не имею ничего. Удостойте всем, государыня, устроить жребий мой, разсеяв сомнения беспомощной… Благоволите переменить указ о покупке крестьян, но повелите употребить сию сумму на доставление меня домиком, в котором жила бы я с тем моим покровителем, какого угодно было вашему императорскому величеству мне назначить»
[492].
Просьба подписана фамилией Темлицына, а не привычным для нас вариантом — Темкина. Вероятно, последний изобретен позднейшими историками, которые производили фамилию дочери Потемкина по старинной русской традиции давать побочным детям усеченные прозвания родителей: Бецкой (от Трубецкой), Ранцов (от Воронцов), Лицын (от Голицын).
Заметим, что девица обращается не с официальным прошением, а с личным письмом, разрешение написать которое уже немалая милость и свидетельство относительной близости к императрице. В нем девушка фактически торгуется: просит домик вместо деревни с душами. При этом мы узнаем, что указ о покупке ею крестьян уже был. Значит, не так уж и бездействовала Екатерина.
Жених Елизаветы Григорьевны Иван Калагеорги с 1782 по 1789 год состоял в свите великого князя Константина для обучения его греческому языку. Великий князь поддерживал с ним дружеские отношения и позднее. В 1789 году Иван отправился в армию поручиком, под начальством И. П. Салтыкова воевал со шведами, в 1790 году получил чин капитана, в 1793-м — секунд-майора. Незадолго до свадьбы он перешел на службу в Сенат
[493]. Его венчание с Елизаветой Григорьевной состоялось 4 июня 1794 года. Для нее была устроена покупка (скорее всего фиктивная) имения у Самойлова.
Дальнейшая служба Калагеорги была связана с Югом России. Семья перебралась туда. Иван Христофорович занимал должности Херсонского вице-губернатора, затем губернатора, а с 1820 по 1833 год — Екатеринославского губернатора. Получил орден Святой Анны 2-го класса
[494]. Не оставлял старого товарища покровительством и Константин Павлович. Двое старших сыновей Ивана Христофоровича Александр и Григорий были определены великим князем на казенный счет в 1-й Кадетский корпус. По окончании корпуса юноши были произведены в корнеты и пожалованы в лейб-гвардии Уланский полк. Когда Константин отбыл в Варшаву, он взял их с собой.
В 1820 году Ивану Калагеорги пожаловали земли под Екатеринославом
[495]. Елизавета Григорьевна родила мужу четверых сыновей: Александра, Григория, Николая и Константина — и пятерых дочерей: Варвару, Екатерину, Веру, Настасью и Софью. Отношения госпожи Калагеорги с родными были сложны. Судя по ее немногочисленным письмам к Самойлову
[496], семья последнего не слишком-то привечала дочь светлейшего.
Знали ли дети Елизаветы Григорьевны имя своей бабушки? Константин Иванович Калагеорги в 1883 году, предлагая коллекционеру П. М. Третьякову купить портрет его матери кисти Боровиковского, писал: «Портрет имеет ценность историческую, так как мать моя — родная дочь светлейшего князя Потемкина-Таврического, а со стороны матери тоже высокоозначенного происхождения»
[497]. Уже в 1901 году в «Ходатайстве внуков покойной Елизаветы Григорьевны Темлицыной по мужу Калагеорги» бабушка названа крестницей Екатерины II
[498]. А московский коллекционер Иван Цветков, в 1907 году записавший беседу с одним из внуком Калагеорги, сообщает, что тот рассказывал о бабушке как о дочери Екатерины II и Потемкина
[499]. Так, по мере отдаления от реальных событий, Елизавета Григорьевна обретала в сознании своих потомков все более тесную связь с императрицей.
Судьба госпожи Калагеорги покрыта множеством тайн. Однако кое-что все же удалось уточнить. Из ее письма к Екатерине II стало известно, что воспитанием девочки занимался не Самойлов, как до сих пор считалось, а М. Л. Фалеев. В прошлом богатый откупщик, он стал правой рукой Потемкина на юге, его другом и одним из ближайших сотрудников. Фалеев занимал важную должность обер-штер-кригскомиссара Черноморского адмиралтейства и ворочал немалыми деньгами. Фалеев завещал Лизе от себя 10 тысяч на приданое. Сумма скромная для дочери светлейшего, но вряд ли бывший обер-штер-кригскомиссара думал, что тем дело и ограничится. Шла тяжба о наследстве Потемкина, кроме того, свое слово должна была сказать и государыня.
Из переписки Константина Калагеорги с Третьяковым узнаем, что Елизавета Григорьевна была помещена в Петербурге в «лучшем тогда пансионе Беккера». Можно сделать вывод, что до тех пор, пока были живы Потемкин и Екатерина, девочкой все-таки занимались. Но со смертью императрицы она превратилась просто в супругу крупного чиновника, служившего на Юге России. Тайна ее происхождения больше не занимала властей предержащих, родные же были рады сделать вид, что еще одного претендента на наследство нет.
Остается выразить надежду, что со временем найдутся новые свидетельства о жизни Елизаветы Григорьевны, позволяющие с уверенностью сказать, чьей дочерью она все-таки была.
Царицыно
30 июня двор покинул Москву
[500]. Екатерина намеревалась провести неделю в приобретенной у князя С. Г. Кантемира деревне Черные Грязи. Еще в 1767 году, во время приезда в Первопрестольную, Екатерина приглядела себе новое подмосковное имение. Совершая пешие прогулки из Коломенского, она наткнулась на местность, поразившую ее своей красотой.
16 июня 1775 года, через восемь лет после первого знакомства с Черными Грязями, Екатерина писала барону Гримму: «Однажды, устав бродить по долинам и лугам Коломенского, я отправилась на большую дорогу… Эта дорога привела меня к громадному пруду, связанному с другим, еще огромнейшим: но второй пруд, богатый прелестнейшими видами, не принадлежал ее величеству (покойной Елизавете Петровне. — О. Е.), а некоему князю Кантемиру… который нисколько не интересовался ни водами, ни лесами, ни прелестными видами, восхищавшими путешественников. Он проводил жизнь за карточным столом, проклиная свои проигрыши»
[501].
