Создается впечатление, что в вопросе о вооруженном нейтралитете глухие разговаривали с немыми — обе стороны не слышали или не понимали друг друга. Англии достаточно было исключить русские корабли из числа конфискуемых, и Петербург не стал бы инициатором нейтральной Лиги. Но нет, министр иностранных дел лорд Саффолк повторял в парламенте, что никаких уступок не будет
[782]. В этом случае все разговоры о русской помощи выглядели нелепо. Возникает ощущение, что о помощи Россию просил король, а его министры делали все возможное, чтобы такая поддержка не была оказана.
В самом начале 1780 года русский корабль был задержан испанцами. Этот инцидент, внешне не имевший отношения к Англии, послужил поводом для провозглашения декларации, крайне невыгодной для Британии. Терпение Екатерины иссякло. 28 февраля она предложила нейтральным странам создать Лигу для вооруженной защиты своих судов. К России присоединились Голландия, Дания, Швеция, Пруссия. В 1781 году в Лигу вступила Австрия, в 1782-м — Португалия и в 1783-м — Королевство обеих Сицилии
[783].
Этот документ был важным шагом в развитии международного права. Екатерина выступила в своей любимой роли законодательницы. Влияние России на европейские дела заметно расширилось. Но… отношения с Англией были безнадежно испорчены. Как раз ко времени провозглашения Декларации британские войска в Америке начали одерживать верх над колонистами, сожгли ряд городов на Юге, заняли Южную Каролину и двигались на Виргинию. Казалось, еще немного, и Британия одержит верх. Но вооруженный нейтралитет нанес сильный удар морскому владычеству Англии. По просьбе Б. Франклина французское правительство выделило повстанцам крупную субсидию, 26 линейных кораблей и несколько фрегатов привезли в Америку подкрепление.
С этого момента отношения России и Англии уже не могли стать прежними — такими, какими были в Первую русско-турецкую войну. Нет документов, показывающих, что Потемкин возражал против декларации, но позднее в разговорах с британцами он не раз сожалел по поводу этой меры и пытался заверить, что все было сделано без его ведома. Почему? Князь слишком ясно видел угрозу новой войны с Турцией и всю свою политическую линию подчинял необходимости готовиться к неизбежному столкновению. Возможно, он полагал, что России выгоднее перетерпеть конфискацию грузов и не досаждать англичанам, дабы в случае нового конфликта на Юге иметь возможность воспользоваться их помощью.
«Более чем вероятно, что мы в то время будем иметь столько же основательных причин, чтобы отвергнуть союз с ними, сколько они теперь заявили пустых предлогов, чтобы не принять наших предложений, — писал еще в мае 1778 году раздраженный неудачами Гаррис. — Признаюсь, я желаю, чтобы это случилось»
[784]. К несчастью, так и произошло.
Потемкин предвидел пагубное для России развитие событий, поэтому постарался всеми мерами смягчить удар. В его интересах было заверить Гарриса, с одной стороны, в своей дружбе, а с другой — в противодействии Панина.
Посланник короля Пьемонта и Сардинии маркиз де Парело несколько наивно описывает противостояние между князем и Никитой Ивановичем:
«Гаррису, человеку ловкому, вкрадчивому, но не очень разборчивому в выборе средств, дано было поручение… стараться о том, чтобы Россия приняла сторону Англии. Как ловкий политик, пользуясь предпочтением, которое князь Потемкин всегда оказывал англичанам, он привязался к этому всемогущему временщику и успел приобрести его полное содействие… Влияние министра иностранных дел, графа Панина, несмотря на известную его честность, клонилось к упадку. Князь Потемкин, более чем когда-либо утвердившийся в силе, обольщенный или убежденный английским посланником, …исходатайствовал ему частные и тайные аудиенции у государыни. …Гаррис довел здесь свои происки до такой степени зрелости, что вооружался уже флот, и ежедневно ожидалось обнародование декларации здешнего двора в пользу Англии, и, наконец, Гаррисом был уже отправлен в Лондон …курьер для сообщения этой утешительной вести.
…Панин был в халате и готовился лечь в постель, когда пришли объявить ему, что английский министр, пренебрегая им, отправил курьера по делу, ему еще не сообщенному, и с паспортом, выданным от князя Потемкина. При таком известии Панин оживился; он хватается за свой ночной колпак, бросает его на пол и, пылая негодованием, клянется, что выйдет в отставку, если не успеет расстроить эту скрытнейшую интригу. Действительно, он с любимцем своим, г. Бакуниным затворяется в своем кабинете, где, соглашая, так сказать, общее состояние дел в Европе с известною страстью Екатерины II к славе и блестящим предприятиям, он составляет план вооруженного нейтралитета, который до такой степени понравился уму царицы, что спустя менее недели появилась по этому поводу знаменитая декларация 1780 года… Гаррис был жестоко обманут и уехал отсюда, исполненный негодования и злобы к русской нации. Граф Панин, довольный тем, что отмстил своим противникам, …предался вновь беспечности, к которой он так склонен. Между тем князь Потемкин, столько же деятельный умом, сколько ленивый телом, добился того, что совершенно уничтожил то слабое влияние, которым еще пользовался его враг»
[785].
Парело приехал в Россию только в 1783 году и рассказывал о случившемся на основании дипломатических слухов. Хотя никакой эскадры в помощь Англии снаряжено не было, сардинец в целом верно описал ситуацию. Екатерина под влиянием Потемкина действительно сначала склонялась на сторону Британии, но потом восторжествовала линия на создание нейтральной Лиги. Примерно о том же поведал Гаррису подкупленный Сен-Жан. Дипломат задал ему вопросы, кому принадлежит мысль о декларации и искренен ли Потемкин в своем стремлении поддержать Англию? Информатор ответил:
«Декларация была собственным произведением императрицы. …Сначала, по давнему своему расположению, она склонялась в нашу пользу; но вслед за тем внушения ее министров и лесть (французов. — О. Е.)… превозмогли ее предпочтения, и она, кажется, решилась сохранять полный нейтралитет… Князь Потемкин искренен как в словах, так и в поступках; он не любит французов, раздражен против короля прусского… Однако он недостаточно усерден к делу Англии, …и хотя противодействие графа Панина возбуждает его к деятельности, тем не менее он не употребит всего своего влияния в нашу пользу»
[786].
Старательно сглаживая впечатление от вооруженного нейтралитета, Потемкин приглашал Гарриса к себе на дачу, «ухаживал» за ним, в доверительных беседах создавал впечатление, что еще немного, и Россия поддержит Англию. Однако и с британской стороны требуется некоторая уступчивость. «Я провел часть прошлой недели в деревне князя Потемкина, в Финляндии, — доносил посол 21 августа. — С нами не было никого, кроме избранной части его семейства; и когда он не находился в их обществе, то вполне принадлежал мне. Я, имев случай окончательно изучить его характер, дошел до убеждения, что ни с кем в целой империи он бы не говорил так свободно и откровенно, как со мной. Он сильно расположен быть нашим другом и никогда меня не обманывал… Он говорил, что иногда императрица, как казалось, совершенно решалась соединиться с нами, но что мысль навлечь на себя насмешки короля прусского и короля французского, а еще более того — опасение в случае неудачи потерять свою блестящую репутацию, удерживали ее и что под такими впечатлениями она гораздо охотнее слушала расслабляющие речи графа Панина, чем все, что он (Потемкин) мог ей сказать».
