Потемкин встал, любезно разъяснил мотивы поступка императрицы и старался склонить Дашкову к согласию. Создается впечатление, что у светлейшего в разгар подготовки русско-австрийского договора только и было дела, что за полночь уговаривать взбалмошных дам.
Что же произошло? Скорее всего, Екатерине Романовне дали понять, что она вдруг стала очень близка тем, кто вершит реальную политику России. Князь — сама предупредительность. Встретив даму в Царском Селе, спрашивает, в каком чине она желает видеть своего сына. Заметим: не в каком положено, а в каком изволите? Ответ Дашковой показателен: «Императрице известны мои пожелания; что же касается до чина моего сына, то вы, князь, должны знать это лучше меня; двенадцать лет тому назад он был произведен в прапорщики кирасирского полка, и императрица повелела постепенно повышать его в чинах. Я не знаю, исполнено ли ее желание. Фельдмаршал граф Румянцев обратился в Военную коллегию с просьбой назначить его адъютантом к нему; не знаю также, уважена ли его просьба»
[842]. В ответ — ни тени возмущения столь «любезным» разговором. Первый вельможа империи вытягивается во фрунт перед Екатериной Романовной. Зачем?
Примечательна история с производством во фрейлины племянницы Екатерины Романовны — Полянской, дочери Елизаветы Воронцовой, бывшей фаворитки Петра III. Дашкова отказалась покупать на казенные деньги дом в Петербурге, взамен прося взять ее племянницу ко двору. Просьба была неприятна императрице. Допустить в близкое окружение девицу из враждебного клана, дочь бывшей соперницы — не самый простой шаг. Екатерина заколебалась. Но княгиня решила настоять на своем и обратилась к Потемкину. Светлейший князь повел партию до конца.
«24 ноября, в день тезоименитства императрицы и моих именин, после большого придворного бала я не последовала за императрицей во внутренние апартаменты, но послала сказать князю Потемкину через его адъютанта, что не выйду из зала, пока не получу… копии с давно ожидаемого мною указа о назначении моей племянницы фрейлиной, — пишет Дашкова. — …Прошел целый час; наконец появился адъютант с бумагой в руках, и я не помнила себя от радости, прочитав назначение моей племянницы фрейлиной»
[843].
Час Григорий Александрович уламывал Екатерину, настаивая на том, что просьбу Дашковой надо удовлетворить. Зачем опытный царедворец спорил с императрицей по вопросу, который его лично не касался, а государыне мог доставить одни огорчения? Только из желания угодить Дашковой? Княгиня именно так и объясняет в мемуарах: «Потемкин… выказывал мне большое почтение и, очевидно, желал снискать мою дружбу». Ради простой любезности князь вряд ли поступил бы подобным образом. А вот ради того, чтобы сохранить лицо в дипломатической игре — другое дело. Милости сыплются на семью Дашковой, как из рога изобилия, значит, кредит проанглийски настроенных лиц в окружении Екатерины растет.
Вскоре княгиня ощутила пристальный интерес двора к ее красавцу сыну Павлу Михайловичу. Многие прочили ему блестящую будущность. Императрица, подчеркивая свое благоволение к матери, осыпала знаками внимания и сына. С января по август 1783 года Дашкова с братьями Александром Воронцовым (бывшим послом в Англии) и Семеном Воронцовым (будущим послом) часто обедали у Гарриса. Создается впечатление усиленно группирующейся около британского дипломата партии сторонников из русских вельмож.
Именно на этих настроениях и решил сыграть Потемкин. Он тоже подчеркнуто благоволил к Павлу Дашкову, сделал его своим адъютантом, приблизил к себе. «В конце зимы, — сообщает Екатерина Романовна, — князь Потемкин отправился в армию и взял с собою моего сына, который ехал с ним в одной карете. Князь обходился с ним дружески и внимательно»
[844].
При дворе поползли слухи о скорой смене фаворита. Тогда эту должность занимал Александр Дмитриевич Ланской, человек тихий, мягкий и искренне привязанный к государыне. Поведение Потемкина смущало и пугало его. Он принял благоволение императрицы к Дашкову за чистую монету.
Осенью 1783 года прогремел скандал с «Санкт-Петербургскими ведомостями», которые редактировались в Академии наук. В них за время путешествия Екатерины II в Финляндию летом 1783 года для свидания со шведским королем ни разу рядом с именем императрицы не упоминалось ничье имя, кроме княгини Дашковой. Ланской потребовал объяснений. В ответ Екатерина Романовна заявила: «Как ни велика честь обедать с государыней, …но она меня не удивляет, так как с тех пор как я вышла из младенческих лет, я ею пользовалась. Следовательно, вряд ли я стала бы печатать в газетах о преимуществе, …которое мне принадлежит по праву рождения»
[845].
Фиксируя окружение императрицы, газета подчеркивала для столичных чиновников, кто из вельмож находится «в силе». Не упоминая имя Ланского, «Ведомости» показывали, что он больше не занимает прежнего положения. Сам собой вставал вопрос: кто же тогда новый фаворит?
Не беремся судить, к какому выводу они приходили, видя во время серьезной дипломатической встречи рядом с именем императрицы только имя Дашковой. Во всяком случае, им становилось ясно, что с лета 1782 года по осень 1783-го эта семья обладала небывалым влиянием. В это время русские войска уже вступали в Крым, татарское население приводилось к присяге. Враждебные действия какой-либо из европейских стран, в частности Англии, грозили испортить дело.
Англия могла поднять волну протестов в дипломатических кругах, разорвать договор о торговом сотрудничестве и повысить ввозные пошлины на русские товары, что больно ударило бы по русской казне. Но Лондон промолчал в надежде, что Петербург вмешается в войну в колониях на стороне Британии. Эту надежду давало усиление английского влияния на петербургский кабинет, умело разыгранное Екатериной и Потемкиным. Важным проявлением такого влияния стало «вхождение в фавор» молодого князя Дашкова.
Екатерина Романовна пишет о своих неприятных ощущениях в связи с этим. Однако близкие дому Дашковой иностранцы рассказывали иное. В 1787 году член парламента сэр Джон Синклер, посетивший Россию и встречавшийся с Дашковой, писал: «Ее жажда власти столь сильна, что она пожелала даже, чтобы ее сына назначили личным фаворитом императрицы, когда они вернулись в Россию. Но Потемкин, зная ее безграничные амбиции, очень искусно ухитрился похоронить проект. В качестве главного козыря он использовал то, что молодой Дашков в весьма смешной манере во время пьяных шалостей повторял несколько пассажей из Шекспира. Удивительно, от каких тривиальных вещей могут зависеть великие события. Если бы княгиня преуспела в своих планах, система Петербургского двора претерпела бы изменение и Россия в разгар войны в Америке перешла бы на нашу сторону»
[846]. Путешественник заблуждался в реальности подобных проектов. Когда Крым был присоединен, а Англия постепенно осознала, что все ее влияние на дела петербургского кабинета было фикцией, необходимость в игре отпала.
