Могла ли Екатерина не заметить ростки будущего возмущения? Не услышать в приветственных криках грозное эхо грядущих событий? При ее остром чутье, конечно, нет. И она даже знала, как ей казалось, способы борьбы с бедствием. Нужно понять, в чем состоят недостатки существующей системы, и пригласить «общество» к их искоренению путем созыва депутатов…
Из Казани 29 мая Екатерина писала Вольтеру, что путешествие необходимо ей для изучения России, без этого не создать новых законов, которые «должны служить и Азии, и Европе, и притом какая разница в климате, в людях, в привычках, даже в мыслях! В здешнем городе есть до двадцати различных народов, которые не похожи друг на друга, а между тем им нужно сделать платье, которое бы годилось для всех. Это почти то же, что создать мир»
[820].
В скромности нашу героиню не упрекнешь. Ее успехам немало способствовала глубокая вера в исполнимость задуманного. Внутренняя бодрость, отсутствие желания опускать руки перед громадностью России, ее вековой, неповоротливой толщей, с которой сколько ни работай — ничего путного не добьешься. Напротив — сложность задачи только раззадоривала Екатерину. Она пребывала в восхищении от будущего мероприятия и умела передать это чувство корреспондентам. Через два дня после письма Вольтеру она повторила Панину почти то же самое, но другими словами: «Отсель выехать нельзя, столько разных объектов, достойных взгляду, idee здесь на десять лет собрать можно. Эта империя совсем особенная, и только здесь можно видеть, что значит огромное предприятие относительно наших законов, и как нынешнее законодательство мало сообразно с состоянием империи вообще»
[821].
Вольтер тут же подхватил брошенный камень, написав повесть «Царевна Вавилонская», где вывел премудрую правительницу киммерийцев, отправившуюся обозреть свои необъятные владения. Почитатели фернейского мудреца должны были увидеть в России «страну, с некоторых пор ставшую такой же цветущей, как государства, которые хвалятся тем, что просвещают другие» народы. Счастье снизошло на киммерийцев, благодаря их государыне, которая «в ту пору объезжала страну от границ Европы до границ Азии, желая собственными глазами увидеть своих подданных, узнать об их нуждах, найти средства помочь им, умножить благосостояние, распространить просвещение»
[822].
Перед самой поездкой Екатерина получила в подарок от Ж. Ф. Мармонтеля его новый роман «Велизарий», где к немалому соблазну коронованных учеников Просвещения был показан идеал разумного монарха, мудреца на троне. Автор выбрал излюбленную философами форму диалогов: старый, некогда ослепленный императором полководец Велизарий в тюрьме беседует с молодым придворным Тиберием, фаворитом Юстиниана. Базилевс сам неузнанным присутствует при разговорах и слышит много неприятного. Узник в просвещенческом ключе излагает теорию государственного права, доказывая, что истинная монархия противостоит деспотизму и тирании.
На борту галеры Екатерина и ее свита занимались переводом романа. «Эта книга имеет целью доказать царям, — рассуждал писатель, — что их могущество, их величие, их слава требуют, чтобы они были справедливы»
[823]. Спутники Екатерины перевели по главе. Сама императрица нарочно выбрала девятую, где говорилось об обязанностях государя. Среди ее помощников были статс-секретари И. П. Елагин, С. М. Козмин, Г. В. Козицкий, Д. В. Волков, военные и государственные деятели граф З. Г. Чернышев, граф Г. Г. Орлов, А. В. Нарышкин, князь С. Б. Мещерский и А. И. Бибиков, которому в скором времени предстояло стать маршалом (распорядителем) Уложенной комиссии. Показательно, что окружение императрицы восприняло как абсолютную новость мысль: «Нет самовластья, кроме закона»
[824].
Совместный перевод ставил цель гораздо более серьезную, чем салонная игра. Он воспитывал и развивал мысли тех, кто являлся ближайшими сотрудниками Екатерины. Еще совсем недавно Бретейль с презрением писал о вчерашних гвардейцах: «У этой государыни нет никого, кто бы мог помогать ей в управлении… она должна выслушивать и в большей части случаев следовать мнениям этих отъявленных русаков, которые… осаждают ее беспрестанно для поддержания своих предрассудков относительно государства»
[825]. Но Екатерина ставила целью сделать образованных людей именно из «русаков». Чтобы, как позднее с неудовольствием заметит Фридрих II, «Россия управлялась русским умом». В противном случае любые, самые просвещенные начинания не могли привиться.
Мармонтель пришел в восторг от «развлечений законодательницы Севера». Его труд обрел шанс послужить не только развитию ума европейских интеллектуалов, но и реальному изменению законов. «Ни при одном дворе в мире истине не было оказано подобного почета»
[826], — восхищался он. В России книга была опубликована в следующем, 1768 году под заглавием «Велицер, роман г. Мармонтеля, переведен с французского».
«Указ есть не вредить»
В «Азии» государыню встречали торжественнее, чем в западных губерниях, и готовились к ее приезду тщательнее. В этом сказывались не только «азиатская пышность» или «азиатское раболепие», но и тот простой факт, что большинство городов в центральных и поволжских регионах выглядели хуже, чем лифляндские, во всяком случае казались менее «европейскими». Поэтому если жители Риги ограничились поливом дороги водой во время жары, то в Твери главная улица была посыпана песком и можжевельником, а в Казани — обсажена деревьями. По пути перед императрицей разбрасывали травы и цветы.
Во время путешествия решалось множество дел, до которых руки в Петербурге не дошли бы никогда. Имелись способы на месте помочь беде, погасить конфликт, выступить судьей в споре. Однажды в беседе с бароном Гриммом Екатерина заметила, что «от хозяйского взгляда лошади жиреют». Еще в 1763 году Тверь страшно пострадала от пожара. За четыре года город был восстановлен, главным образом из казны, и теперь местная администрация хотела поставить императрице памятник за ее щедроты. Государыня, понятно, не согласилась, предложив «собранные для сего деньги на полезное всему обществу строение употребить»
[827]. Газеты немедленно прославили ее скромность. Всем жителям, успевшим возвести каменные дома, бесплатно выделялось листовое железо для кровель, на что пошло около 100 тысяч рублей. А близлежащий к Твери город Торжок, тоже погоревший, получил 50 тысяч рублей. Повсеместно строились пристани для судов императорской флотилии, многие из которых стали впоследствии основой для «регулярно» устроенных портов в торговых волжских городах.
