Книга Екатерина Великая, страница 190. Автор книги Ольга Игоревна Елисеева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Екатерина Великая»

Cтраница 190

Так же станут писать оппозиционные дворяне и десять, и пятнадцать, и двадцать пять лет спустя. Стилистически из подобных рассуждений вырастет либеральная мысль александровского царствования. Но главное уже сказано — «несчастье в избрании людей». «Не мы у власти», следует расшифровать этот пассаж, а потому и России не время «вступить на степень величия».

Недовольство Завадовского глубокое и всеобъемлющее. Оно касается и царствования Екатерины, и Отечества в целом, но основано на весьма прозаичном предмете — неудовлетворенности собственным положением в правительстве. На невозможности достигнуть первенства. На жалобы Петра Васильевича стоит обратить внимание хотя бы потому, что они характерны для целого круга умных, образованных, честолюбивых людей, которые стремились занять высшие посты даже ценой переворота всей государственной жизни. Уместно будет привести жесткое высказывание адмирала П. В. Чичагова о разного рода придворных фрондах: «Сколько я знавал этих высокомерных дворян, которые при Екатерине ничем не были довольны, считали себя недостаточно свободными, то и дело роптали на правительство, а при Павле — только дрожали» [1423].

Воронцов и Завадовский принадлежали к числу заядлых фрондеров, но долгие годы оставались при чинах и должностях. В течение двадцати лет Александр Романович управлял российской торговлей. Императрица его недолюбливала, и это чувство было взаимным, поскольку переворот 1762 года прекратил фавор семьи Воронцовых. Их сотрудничество напоминало отношения Екатерины с Паниным. Сходство усиливалось еще и тем, что Александр Романович тоже был проводником идей дворянского либерализма.

При дворе Воронцова называли «медведем», говорили, что он действует «для своих прибытков», мало чем отличаясь от отца, знаменитого мздоимца Романа Большого Кармана [1424]. Человек неуступчивый, медлительный и методичный, Александр Романович обладал феноменальной коммерческой хваткой и умел выжимать деньги буквально из воздуха. Этот утонченно воспитанный вельможа унаследовал торговые способности своей материнской родни, богатых поволжских купцов Сурминых.

Как президенту Коммерц-коллегии, Воронцову подчинялись все таможни. Он контролировал поступление сборов в казну. На руководящие должности в крупнейших из них Александр Романович сам подобрал и расставил чиновников, лично ему обязанных своим продвижением. В 1780 году во главе Петербургской таможни, которая давала три четверти таможенных сборов в стране, Воронцов поставил свою креатуру Г. Ю. Даля, а его помощником был утвержден, тоже по выбору президента, А. Н. Радищев, которому Воронцов начал покровительствовать [1425]. Вторая по значению и сборам таможня находилась в Архангельске — старом порте, через который проходили большие потоки грузов из северных губерний России. В 1784 году в Казенную палату Архангельска советником по таможенным делам был переведен из Вологды другой протеже Воронцова — родной брат А. Н. Радищева, Моисей. Александр Романович установил новый порядок занятия должностей: на места отправлялись только те чиновники, которые прошли стажировку в Петербургской таможне и получили личную рекомендацию Даля [1426]. Это позволяло исключить возможность попадания на таможни «чужих» ставленников. Излишне говорить, какой простор для злоупотреблений открывал подобный принцип.

Действуя в духе старого канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, Воронцов, Завадовский и Безбородко согласились принять от Иосифа II солидное вознаграждение и составили при дворе проавстрийскую партию. Бывший сторонник Александра Романовича, Андрей Петрович Шувалов, рассорившись с Воронцовым, писал: «Когда мне случалось говорить с ним о делах государственных способом, его образу мыслей несоответствующим, то он мне всегда отвечал: „Чего Вы хотите от этой сумасшедшей страны и от этого сумасшедшего народа?“ …Сей человек, обогащенный императором и французским двором, не жилец здешнего государства: при первом удобном случае переселится он в чужие края» [1427]. Однако, благодаря словесным выпадам в адрес неограниченной власти, Александр Романович создал себе репутацию либерала. А открытое противостояние временщику — Потемкину — окружило его ореолом честного, неподкупного сына Отечества. Вспоминаются раздраженные слова Екатерины: «Вот как судят о людях! Вот как их знают!» [1428]

Тем не менее за деловую хватку и просвещенность Воронцову прощалось многое. Благостное «незамечание» антиправительственных выпадов в статьях его протеже Радищева позволяло надеяться, что и «Путешествие…» пройдет достаточно спокойно. Единственная уступка, на которую автор пошел, желая избежать неприятностей, — снял свое имя с обложки. Но он не учел, что время изменилось. То, что было возможно в условиях мира и спокойного развития, стало абсолютно неприемлемо в новую военную годину. Одни и те же идеи до и после штурма Бастилии звучали по-разному.

«Источник гордости»

Мало кто из читателей «Путешествия…» сознает, что в тот момент, когда разворачивается действие книги, идет война. Лишь в главе «Спасская Полесть», содержащей выпады против Потемкина, есть намек на то, что время как будто не совсем мирное.

Автор описывает сон некоего монарха, который видит своего военачальника, «посланного на завоевания» и «утопающего в роскоши», в то время как солдаты его «почитаются хуже скота». «Не радели ни о здравии, ни о прокормлении их; жизнь их ни во что не вменялась, лишались они установленной платы, которая употреблялась на ненужное им украшение. Большая половина новых воинов умирали от небрежения начальников, или ненужныя и безвременный строгости. Казна, определенная на содержание всеополчения, была в руках учредителей веселостей. Знаки военного достоинства не храбрости были уделом, но подлого раболепия. Я зрел перед собою единого знаменитого по словам военачальника, коего я отличными почтил знаками моего благоволения; я зрел ныне ясно, что все его отличное достоинство состояло в том только, что он пособием был в насыщении сладострастия своего начальника; и на оказание мужества не было ему даже случая, ибо он издали не видал неприятеля» [1429].

Радищев здесь слово в слово повторил обвинения в адрес Потемкина, звучавшие из уст представителей группировки Воронцова — Завадовского. Опровергая эту клевету, лучший биограф А. В. Суворова А. Ф. Петрушевский между прочим замечал, что «забота Потемкина о солдатах была изумительная» [1430], свою просторную теплую палатку князь отдал раненым, а сам переселился в маленькую кибитку. Войска были обеспечены тулупами, валенками, войлочными палатками и кибитками [1431].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация