«Я торжественно повторяю, что сын мой не хотел… усыновить побочных детей, прижитых при жизни и ныне еще живущей жены его, – писала ей Екатерина Романовна, – а хотел их сделать благонравными мещанами с посредственным состоянием… Он тебе их вверить никогда не хотел… Ты хвастаешься, что выпросишь у государя, чтоб, отступя от закона, ниспровергнуть таинство брака… Ты обещаешь им дать свое имение… ты хочешь их воспитывать, а ты их развращаешь, отженя их от матери, которая одна имеет над ними естественное и законное право; а при первом пароксизме злости ты их выкинешь из окна».
Очень похоже на Анастасию Михайловну. Но Щербинина не выбросила детей Павла «из окна» и, даже проиграв матери слушание в Сенате, оставила у себя на воспитание, дала свою фамилию и наследство. Установленная ею над гробом Павла Михайловича плита с надписью, по верному суждению М.П. Пряшниковой – один большой упрек Екатерине Романовне: «Удрученная горестью сестра… воздвигла сей памятник брату, другу и тому, которого любив, как нежнейшая мать, гордилась быть ему покорна, как дочь». В этой эпитафии дети Дашковой замкнуты друг на друга – матери между ними места нет.
Долгие проводы
Как же удалось спровадить Марту? Она уехала сама. Как верно отметил Сафонов, после смерти Михаила Дашкова ирландская гостья спешно засобиралась в дорогу. Именно засобиралась, но так и не собралась. На наш взгляд, ни кончина потенциального жениха, ни тяжелая моральная атмосфера, возникшая в московском благородном обществе вокруг мисс Уилмот, не стали причиной отъезда.
Мемуары уже были готовы. Не следует думать, будто речь о них возникает только в дневнике, время написания которого сомнительно. В письмах домой изредка проскальзывает информация о том, что княгиня работает над историей своей жизни. Но только дневник сообщает о переводе на английский язык, который Марта делала для сестры, сначала переписывая, а затем сверяя текст с французским оригиналом. Кэтрин в 1806 г. было бы куда легче вывезти этот английский – невнятный таможенникам – текст из России. Однако Китти обладала лишь копией, правомочность которой нетрудно было оспорить. Французский экземпляр оставался дома.
Почему? Все предшествующие действия княгини говорят о желании издать «Записки» в Англии. Дело в том, что вывезти текст в 1808 г. стало необычайно трудно. События в окружающем мире быстро менялись. Наполеоновская эпоха была в самом разгаре, Россия вела непрерывные войны, присоединяясь к коалициям и создавая их сама. Англия оказывалась то союзником, то вынужденным врагом. В феврале 1807 г. через Москву прошли казачьи и башкирские полки, направлявшиеся в Восточную Пруссию против Бонапарта. Дашкова с сестрами Уилмот ездила их смотреть, подходила к рядовым и наказывала привезти супостата в клетке. На исходе прошлого, 1806 г., Марта писала отцу: «Здесь ужасный шум из-за того, что правительство издало указ об изгнании из империи всех французов. В указе, правда, были ограничения, которые позволяют нескольким тысячам остаться. Как саранча иногда кишит на чьих-нибудь полях, так Россия наводнена французами… Хорошо же, должно быть, они подготовили своих учеников для ярма мирового тирана».
Наполеон нанес армии Александра I серьезные поражения. Император был вынужден заключить крайне непопулярный Тильзитский мир. Настроения в обществе изменились. Неприязнь к французам не исчезла. Но теперь открыто ругали англичан, дипломатическими интригами втянувших Россию в новый кровавый конфликт с Бонапартом и не поддержавших военной силой. Перед самым отъездом Кэтрин записала: «Вчера было объявлено о мире между императором и Бонапартом… Ночью по всему городу светилась иллюминация… Убогость ее говорит о том, что радость не слишком велика… Россия представляется мне в образе румянощекого мальчика, который, прогуливая школу, не думает о последующей взбучке… Наполеон уже приготовил розги. Все поносят англичан за то, что они были слишком медлительны, невежи (а их здесь 99 из 100), ругают Англию… в целом все медведи злятся на нас».
Кэтрин уезжала вовремя. А Марта оставалась в разгар антианглийских настроений. Гуляя, мисс Уилмот боялась, что к ней пристанут на улице: «Мне очень не хотелось, чтобы меня признали англичанкой, так что я нахлобучила свою соломенную шляпу на самое лицо… Каждый человек, приезжая за границу, становится представителем своей нации… Нелепо и неправдоподобно звучит, но меня заставляют отвечать за действия короля Георга и решения двух его парламентов». Не позавидуешь.
19 ноября она продолжала тему: «Вчерашняя почта принесла весть о разрыве дружеских отношений между Россией и Англией… Одному Богу известно, каковы будут последствия. Страшно, я чувствую себя загнанной в лабиринт». Отныне не только переписка с домом представляла известную трудность. Нависла угроза, что англичан, как недавно французов, указом вышлют из страны. При этом могли пострадать накопления мисс Уилмот: мало ли в каких условиях придется уезжать, а багаж был велик, для него одного требовалось особое место на судне.
Оставался один выход: уехать, пока не поздно. Но Дашкова и слышать не хотела о разлуке. 19 февраля Марта сообщала: «Вчера у княгини разыгралась ужасная сцена по поводу моего отъезда. Она была почти в истерике… Я обещала княгине остаться… Мое положение ужасно». Однако через восемь дней она уже сидела в роскошных санях. Получив письмо от столичных родных, что все для приема гостьи готово, Екатерина Романовна прямо спросила компаньонку, намерена ли та отправиться в Петербург. «Думаю, она ожидала отрицательного ответа, и когда я с облегчением ответила: “Да”… в душе княгини возникли вполне понятные гнев и разочарование. Но эти чувства уступили место одной только материнской любви… Она случайно нашла пару перчаток, на которых начертано мое имя, и со слезами на глазах просила позволения оставить их себе».
В народе говорят: долгие проводы – лишние слезы. Точно злой рок не выпускал Марту из России. Прибыв в Петербург, она узнала, что уже опаздывает на намеченный корабль. (Позднее он затонул, как не увидеть руку провидения?) Пришлось возвращаться. Радости в доме Екатерины Романовны не было границ. «Княгиня встретила меня в дверях передней, бросилась навстречу, разрыдалась и по-матерински обняла в почти болезненном экстазе… Когда я уехала, она испытала такое чувство, как если бы похоронила близкого человека. Милая моя, мое возвращение было для нее счастьем… Не проходило дня, чтобы княгиня не целовала, обливая слезами, тех самых перчаток с помеченным на них моим именем… Всем в доме княгиня сделала какой-нибудь подарок в честь моего возвращения… Она даже освободила из долгового тюремного заключения пятерых своих должников». Совсем по-царски. А любопытно, что Дашкова за долги могла отправить человека в тюрьму.
С весны до сентября Марта оставалась при покровительнице. Это были непростые дни, Дашкова все-таки надеялась удержать при себе компаньонку. Между Россией и Англией шли вялые, ни одной из сторон не нужные перестрелки на море. Возвращаться домой мисс Уилмот предстояло кружным путем через Швецию. Семье летели письма самого жалобного свойства: «Все восхищаются моей жертвой, ради счастья княгини… Она много раз говорила, что живет только мною». Или: «О небо, что за день был вчера! Княгиня до такой степени опечалена и ведет себя настолько отлично от того, на что я надеялась, что я не в силах выносить ее страданий, как жаль, что я еще не уехала!»
