Мэйсон понравился ей сразу, как только вошел в комнату. Она с трудом сдерживалась, чтобы не положить руки на его плечи и прижаться к мускулистой груди.
Мэйсон сидел перед ней, пил лимонад и ждал, когда она расскажет ему, кто и почему хотел ее убить. Лекси понимала, что должна что-то сказать, но горло неожиданно сжалось.
– Я не хочу сейчас об этом вспоминать, – наконец произнесла она.
– Хорошо, тогда, может быть, ты скажешь, зачем достала оружие?
– Я была в тренажерном зале, когда раздался этот странный звонок. Очень неприятный голос, – язвительно добавила она. – Недобрый и скрипучий. Потом я прошла в командный пункт и увидела вдоль стены трос. Решила, что надо все проверить, но выходить из дома без оружия побоялась.
– Ты меня совсем запутала. Давай вернемся к тренажерному залу.
– С удовольствием.
– Я могу там побывать? Адмирал отправил мне план дома и чертежи охранной системы. Я не сомневаюсь, он установил лучшее оборудование, но все же дом большой.
– Да, пойдем. – Лекси провела его к лестнице, ведущей на нижний уровень. – Заодно обуюсь.
Мэйсон был высоким и крупным человеком, но двигался тихо. У лестницы он остановился и открыл дверь командного пункта, вероятно, уже хорошо изучил план дома. Он несколько минут стоял, переводя взгляд с экрана на экран. Ей опять показалось, что ему все ясно и без ее объяснений. Впрочем, ничего удивительного, это ведь его работа.
– Покажи мне, где ты видела трос.
Лекси подошла ближе, так, чтобы хорошо видеть изображение с камер, представляющих обзор дома снаружи.
– Вот, то крыло дома, где находятся комнаты детей.
– Он свисает с крыши.
– Проникновения в дом не было. Если кто-то откроет или взломает окно или дверь, сработает сигнализация.
– Я уже изучил, что и как работает. – Он наклонился и поверх ее плеча потянулся к клавиатуре. Тепло его тела окутывало ее, она вновь ощутила знакомый запах туалетной воды.
– Что ты делаешь? Почему изображение пропало?
– Перематываю назад. На двенадцать часов. Кстати, у тебя зоркий глаз, не всякий заметил бы трос.
На экране опять появилась картинка. Все было, как прежде, изменились лишь краски и тени. Трос был на месте.
Мэйсон промотал еще назад, и еще. С каждой минутой он склонялся все ниже, щека его почти касалась ее. Лекси нервно повернулась и теперь смотрела на его ухо.
Мэйсон кивнул, указывая на дату:
– Смотри, это утро вторника.
На экране появилось новое изображение, и они хором произнесли:
– Троса нет.
Мэйсон стал печатать что-то, вытянув уже обе руки. Лекси и не думала сопротивляться, ей нравилось, что их тела почти соприкасаются. Он вывел на экран новое изображение, дата указывала, что это вторник, четыре часа.
Человек в черной ветровке и джинсах был незаметен в тени дома. Козырек темной кепки скрывал лицо, делая его неузнаваемым.
Мэйсон нажал на паузу и увеличил изображение.
– На куртке написано «ЦРУ».
– Во вторник агент Кольер и его люди искали в доме базу данных. Это может быть его человек.
– Не знаешь, они искали за пределами дома?
– Нет, я не следила за их передвижениями. Уточни у Кольера.
Лекси разглядывала мужчину на экране, и с каждой минутой ужас охватывал ее все сильнее. Она так надеялась, что появлению троса найдется какое-то вполне невинное объяснение. К концу троса был прикреплен крюк, и мужчине пришлось трижды его подбрасывать, прежде чем он зацепился за выступ. Затем он забрался наверх по стене.
– Ловкий, – заключил Мэйсон. – Справился менее чем за пять минут.
– И его лицо ни разу не попало в камеру.
Мэйсон выпрямился и отошел от мониторов. Поведение его заметно изменилось; совсем недавно он был настроен вполне благодушно, сейчас же выглядел мрачным.
– Знаешь, что самое неприятное в анализе потенциальных рисков?
– Полагаю, да. Большая вероятность обнаружить опасность.
Мэйсон кивнул и нажал клавишу воспроизведения.
– Я хочу увидеть тренажерный зал и только потом смогу оценить существующие риски.
Лекси прошла по коридору к двери и указала на панель на стене:
– Код Б-Ю-Н-С, он никогда не меняется. Кодовую систему для входа установили, чтобы Тодд и Стелла не смогли сюда войти.
Мэйсон прошел в зал, оглядываясь. Мельком взглянул на зеркальную стену и оборудование для занятий Хелены и направился к боксерскому мешку. В глазах его вспыхнул интерес.
– Отличная вещь, – пробормотал он.
Постояв с минуту у груши, Мэйсон провел рукой по коротко стриженным волосам и переключился на деревья и кустарники за стеклянными стенами. Лекси заметила, как он глубоко вздохнул. Он посмотрел на нее с тоской и опять вздохнул.
– Нравится? – усмехнулась она.
– Я бы здесь жил.
– Не сомневалась, что ты будешь впечатлен оборудованием.
– Я не всегда был таким. – Расправив плечи, он подошел и несколько раз ударил по груше. – Когда убили брата, мне надо было чем-то себя занять, чтобы снять напряжение. Ты ведь меня понимаешь?
Она понимала. По той же причине она сама занялась карате. Лекси прошла в другой конец зала и надела оставленные там кроссовки.
Мэйсон скинул рубашку, взял гантель в десять фунтов и стал сгибать и разгибать руку.
– Я занимался до тех пор, пока мог стоять на ногах. Шатаясь, возвращался домой, падал на кровать, лежал и смотрел в потолок. Я почти не мог спать. Мозги не желали отключаться, я все время думал, что произошла ошибка, ведь брат не мог так внезапно исчезнуть. Я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью…
Когда министр отметил, что его брат погиб как герой, лицо Мэйсона исказилось от боли. Получить в награду орден «Пурпурное сердце» – большая честь, но он бы предпочел, чтобы брат остался жив.
Мэйсон переложил гантель в другую руку и перевел взгляд на бассейн и круглую ванну-джакузи:
– Всем этим тоже пользуются?
– Ванной с массажем большей частью, а в бассейн воду заливают редко. Во-первых, ее нужно очень много, а во-вторых, это опасно, когда в доме маленькие дети. – Лекси нахмурилась. Ей не хотелось уходить от темы его отношений с братом. – Сколько тебе было лет, когда он умер?
– Его убили. Слово «умер» предполагает естественную кончину. Убийство – акт насилия. Он погиб шесть лет назад в Афганистане. Я тогда оканчивал колледж, думал о продолжении учебы.
– А что ты изучал?
– Международные отношения. – Не выпуская гантель, он обошел бассейн по периметру. – Я был глупым ребенком, думал, что смогу изменить мир. Однако помимо всего прочего узнал, что ни одну страну нельзя назвать очень хорошей или очень плохой. Плохие все, даже мы.
