Ранним утром, когда Ниходим, по обыкновению, сел за стол, чтобы подкрепиться перед работой, с улицы послышались встревоженные крики и беспокойный топот.
— Ну, вот, дождались! — сказала Никлуша, выглянув в окно. — Сам Прорух пожаловал! Видать, генеральный грабеж намечается. Уж этот все подчистую выгребет!
Однако, крысы под командованием начальника императорской гвардии Проруха не спешили вытаскивать из домов заготовленные для них припасы. Щелкая длинными, похожими на крысиные хвосты, кнутами, они сгоняли на площадь народ и выстраивали его в колонну.
— Чего сидим? — рявкнул Прорух, пинком распахнув дверь ниходимовой избушки. — Выходи строиться!
— Зачем же так беспокоиться? — пролепетал Ниходим, со страху переходя на стихи. — У нас все приготовлено, и крупа и пряники! Забирайте все, хоть последние подштанники!
— Ты мне порассуждай еще! — Прорух щелкнул кнутом. — Грабеж будет позже, а сейчас Император приказывает всем явиться в замок!
— Ах, в замок! — Ниходим многозначительно переглянулся с Никлушей. — Так это с нашим удовольствием! — и он поспешил к выходу, прихватив по пути стоящие за печкой грабли.
— Грабли-то тебе, дураку, зачем? — удивился крысиный генерал.
— А чтоб два раза не ходить, — объяснил Ниходим. — Прямо от Императора — на работу, не простаивать же!
На площади выяснилось, что не один Ниходим догадался прихватить с собой орудия крестьянского труда. Сельчане, построенные в колонну, скромно прятали за спинами кто лопату, кто вилы, а кто и топор.
— Шагом марш! — скомандовал Прорух, и колонна, нестройно шлепая лаптями, двинулась по направлению к замку под зорким присмотром крысиного войска.
Глава двадцать четвертая, в которой Император начинает казнь
С самого утра крысы-оборотни сгоняли селян из долины во двор замка. Император считал, что казнь может быть либо тайной, либо всенародной. Каждая хороша по-своему, но если уж казнь всенародная, то присутствовать должен весь народ, а не половина и не треть. Иначе казнь будет полународной, а это полумера. Так объяснял Император.
Во дворе замка сколотили громадный помост с занавесом, похожий на арену цирка. Все было оцеплено двойными шеренгами крыс. На арене возвышались четыре столба, а в вышине зловеще поблескивал ужасный механизм — огромная стальная рука с крутящимся диском пилы. Время от времени ее запускали, потому что штука была новая, только что изобретенная, и требовала вдумчивой отладки.
Наконец все было готово, протрубили медные трубы, и шум толпы стих. Тогда на сцене появился Император. Он вырядился в черный фрак с бархатной бабочкой на шее, потому что обожал драматические эффекты. Встав посреди сцены, он вскинул обе руки вверх, и стоял так некоторое время, как делают эстрадные звезды, пережидая, пока стихнут бурные овации. Но овации не смолкали — просто потому, что и не начинались. Селяне с неодобрением смотрели на Императора, а шеренги крыс-оборотней попросту не знали, должна стража хлопать на посту или это нарушение. Пришлось Императору опустить руки и приступить к делу.
— Леди и джентльмены! — торжественно объявил он. — Судари и сударыни! Короче, землеробы и домохозяйки! Мы начинаем нашу казнь — остросюжетную и поистине животрепещущую в самом буквальном смысле этого слова!
Император смолк и оглядел площадь, забитую народом.
— Я не слышу аплодисментов! — сказал он вкрадчиво.
В тишине раздалась барабанная дробь, но аплодисментов так и не последовало.
— Для начала, — продолжил Император, — позвольте поблагодарить спонсоров нашей казни! Всех тех, без кого наш праздник мог не состояться! На сцену приглашается старший урядник мира гоблинов Хыр Бахыр, предоставивший для нашего праздника гигантскую автоматическую пилу!
На сцену поднялось крупное бурое существо с маленькими поросячьими глазками. Оно было одето в деловой костюм, из-под которого во все стороны выбивались клочья звериной шерсти. Крысиный Император дружески пожал ему руку и удалился со сцены, предоставив гостю слово.
— Яне буу аварить олго! — пробасило существо на незнакомом языке. — Ноотымени! Всео! Нашео! Дружнао! Окруа!
Существо говорило много и прочувственно, хотя никто из собравшихся не понимал языка гоблинов, даже Император. К тому же, речь давалась гостю с большим трудом — существо пыхтело, потело, гримасничало и вращало глазами. Время от времени ему приходилось делать паузы, чтобы выудить из кармана платочек и утереть низкий лоб. Прошло не менее часа, пока существо окончательно выдохлось, взмокло и ушло со сцены.
— Далее, — провозгласил Император, — слово предоставляется спонсору досок и бревен, из которых выстроен наш праздничный помост и столбы для приговоренных! Встречайте заместителя генерального директора по маркетингу фирмы «Бобер и Бобер и еще немало бобров»!
На сцену поднялся самый настоящий бобер, большой и пухлый. Из одежды на нем был лишь розовый галстук. Этот галстук сидел на бобре не слишком гармонично — как, впрочем, любой галстук, надетый поверх шубы из бобрового меха. Пара передних зубов, что торчат у каждого бобра, похоже, была золотая и разбрасывала во все стороны солнечных зайчиков. С первого взгляда становилось ясно, что бобер смущен и сконфужен. Чувствовал он себя неуверенно, и все время испуганно косился на диск пилы, зависший над головой.
— Честно говоря, — произнес бобер, немного шепелявя, — мы слегка иначе представляли себе формат праздника. Нам-то сказали… — Бобер вздохнул и смущенно развел лапками. — А тут вон чего… От имени всех бобров — извините. А доски — всегда пожалуйста.
Он попятился и быстро-быстро уполз со сцены, а на сцене снова появился Император.
— Следующий наш гость…
Так прошел еще час. На сцену поднимались разные существа и что-то говорили, а один раз в перерыве выбежала группа крысих-оборотней и сплясала канкан. Люди засыпали. Засыпала и охрана. По-настоящему запомнилась собравшимся лишь старая ведьма из Вселенского управления заплечных дел. Она произнесла красивую речь о том, как в нынешнее время необходимо возрождать наши древние традиции казней и пыток, незаслуженно забытые в последние столетия. О том, как она рада видеть среди собравшихся столько молодежи, которой, видать, все-таки небезразличны древние классические традиции, не смотря на повсеместное засилье современной дешевой благоглупости. О том, что она надеется увидеть в будущем достойную смену и новых мастеров уровня Понтия Пилата и Малюты Скуратова… Впрочем, быть может, старая ведьма вовсе и не сказала ничего интересного, а просто умело навела морок внимания.
Наконец на сцену снова поднялся Император.
— Почему-то я до сих пор не слышу аплодисментов! — произнес он зловеще.
В тишине снова раздалась барабанная дробь, но аплодировать никто не стал. В следующий миг Император преобразился. С его лица исчезла сахарная улыбка, оно исказилось злобой, глаза полыхнули красным огнем, а во рту блеснули клыки. Неестественно вытянув руку, Император с рычанием схватил кого попало — ближайшего стражника из шеренги — и крепко сжал его горло. Стражник пискнул, выронил меч и начал превращаться в обыкновенную крысу в руке Императора. А Император шагнул к краю сцены, дернул неприметную веревочку, и дисковая пила над головой ожила и завыла, раскручиваясь. Подождав секунду, Император подбросил несчастную крысу вверх, к зубьям пилы. Раздался истошный визг, и тут же смолк. Склонив голову, будто ценитель музыки, Император вслушивался в звуки, пока на лице его снова не появилась обаятельная сахарная улыбка. В наступившей тишине он произнес мягко и настойчиво:
