В маленькой комнате было душно. К августовскому зною добавился жар, исходящий от нацеленных на нас юпитеров, и еще до начала записи мы почувствовали себя неуютно. Мы приготовились услышать первый вопрос журналиста. Нас спросили о следствии. Второй вопрос. Тоже о следствии. Третий вопрос. И снова не обошлось без упоминания крови и собак. Все происходило так, как будто бы разговора, состоявшегося несколько минут назад, не было. После, наверное, пятой попытки вывести нас на откровенность Джерри, очень страдавший от жары, встал, отстегнул микрофон и ушел, явно раздраженный и расстроенный. Я осталась и стала вежливо и терпеливо объяснять озадаченному журналисту, почему мой муж так поступил.
После похищения Мадлен я часто обжигалась и все же продолжала верить в человеческую доброту, по крайней мере, до тех пор, пока меня не вынуждали разувериться в ней. Далеко не все были лояльными. «Телесинко» выпустил в эфир наше интервью в конце недели. И главным, на чем журналисты заострили внимание, было — нет, не Мадлен, не наша кампания и даже не следствие, а «бегство Джерри». В газетах появились фотографии страдающего отца Мадлен с комментариями наподобие: «Джерри сорвался!» Как говорили наши бабушки, век живи, век учись.
Через какое-то время Джерри полетел в Шотландию, чтобы принять участие в Эдинбургском телевизионном фестивале. Эта поездка была запланирована еще в начале июня. Тогда мы посчитали, что если к этому времени Мадлен еще не найдется, то внимание прессы ослабнет, и это будет хорошая возможность напомнить людям о нашей кампании. Тот факт, что интервьюером должна была стать Кирсти Уорк, очень уважаемая ведущая программы «Вечерние новости» на канале Би-би-си, которая в детстве была практически соседкой Джерри (она жила в нескольких милях от него, в Килмарноке), тоже повлиял на его решение согласиться на интервью.
В пятницу, когда он, находясь в Эдинбурге, давал телефонное интервью «Дейли телеграф», его попросили прокомментировать статью, появившуюся в тот день на первой странице португальской газеты «Тал и Куал» («Tal е Qual») под заголовком: «СП уверена: Мадлен убили родители». Думаю, для Джерри это было последней каплей, и он действительно сорвался. Моему возмущению тоже не было предела. И в основном мой гнев был направлен не на полицию, а на газету, которая напечатала этот отвратительный вздор.
Главной темой шотландских интервью была наша кампания «Найти Мадлен» и то воздействие, которое она оказала на мировое сообщество. Теперь, разумеется, этот разговор шел на фоне поднявшейся в СМИ бури. Джерри дал несколько дополнительных интервью в Шотландии, в которых призвал журналистов не выходить за рамки благоразумия, но они в основном это проигнорировали.
Узнав, что моя мама услышала о статье в «Тал и Куал» и о волне домыслов, которую та породила, я позвонила ей. Она была в таком состоянии, что я с трудом донесла до нее то, что хотела сказать. После разговора с ней я сразу отправила текстовое сообщение старшему инспектору Бобу Смоллу о том, как мне неприятно, что полицейские объявляют Мадлен мертвой, не имея никаких доказательств, и о том, как ужасно мы себя чувствуем, оставшись без поддержки.
Боба как посредника между нами и британской полицией не посвящали в подробности расследования. Это нужно для нашего же блага, объяснял он, ибо если бы к нам поступала информация, которую мы не могли получить сами, это могло бы скомпрометировать нас. Учитывая тот объем информации, который полиция делала достоянием гласности посредством прессы, подобные доводы выглядели довольно нелепыми. Но Боб поделился с нами и другими соображениями. Он пояснил, что в английской полиции результаты работы собак-нюхачей считаются «сведениями», а не уликами, поэтому ему была совершенно непонятна очевидная зацикленность португальских сыщиков на предположении, что Мадлен умерла в номере отеля. Он сказал Джерри, что те, наверное, глазам своим не поверили, когда из Англии пришли результаты экспертизы.
На следующий день Джерри позвонил Кену Джоунсу, главе АСОП (Ассоциации старших офицеров полиции), который, как выяснилось, тоже был недоволен тем, как ведется следствие. Приятно было осознавать, что мы не одни так считаем, а значит, еще не сошли с ума. Но почему никто не заявлял об этом вслух? Многие высокопоставленные особы в частной беседе говорили правильные вещи, но создавалось такое впечатление, что никто не мог (или не хотел) ничего предпринимать. Если бы кто-нибудь встал и сказал: «Хватит! Все это неправильно!», дело могло бы принять совсем другой оборот.
Карлос Пинта де Абреу посоветовал нам подать в суд на «Тал и Куал». Мы написали заявление, но газета в скором времени обанкротилась, у нас появились более важные дела, и мы решили не доводить дело до судебного разбирательства. К сожалению, эта смехотворная и отвратительная статья не была полностью высосана из пальца. Я не хочу сказать, что полиция действительно считала, что это мы убили Мадлен. Такая мысль у меня даже не возникала. Но благодаря этой статье мы поняли, что источником всего этого недоразумения стали трения внутри судебной полиции. Напрашивался лишь один вывод: целью судебной полиции было заставить людей поверить в нашу виновность, чтобы как можно скорее закрыть дело, к которому было приковано такое внимание. А есть ли для этого способ лучше, чем использовать в своих интересах силу воздействия прессы? Вот вам и закон о тайне следствия!
Спешу добавить, что я не хочу всю португальскую полицию стричь под одну гребенку. Я знаю, что некоторые следователи действительно прикладывали все силы, чтобы раскрыть это дело, особенно в первое время, но их попытки докопаться до истины, как и наши, оказались тщетными, и причиной этого были постыдные действия их коллег.
В понедельник, 27 августа, со мной по телефону связалась Эстер Маквей, моя ливерпульская подруга детства, которая теперь стала телеведущей и кандидатом в члены парламента от Консервативной партии. Эстер входила в состав правления «Фонда Мадлен». Она сказала, что ее пугает сложившаяся вокруг нас ситуация и тревожит то, что все это принимает, как она выразилась, «политическую окраску». Эстер посоветовала нам для нашей же безопасности и чтобы «защитить доброе имя Мадлен» (не знаю, что она этим хотела сказать) как можно скорее вернуться в Великобританию. Теперь мне казалось, что на меня давят со всех сторон, и мне это не понравилось.
Однако в тот же день мы узнали, что нам придется освободить виллу к 11 сентября. Это известие все меняло. Мы с Джерри были вынуждены неотложно решать этот непростой и неприятный вопрос. Мы, конечно, могли снять другой дом в Прайя-да-Луш, но стоило ли на это тратить силы, если мы все равно собирались в скором времени уезжать? Мы еще какое-то время ждали, когда нас снова вызовут в полицию (чего так и не случилось), и наконец я скрепя сердце согласилась назначить дату отъезда. Остановились на 10 сентября. Это было одно из самых трудных решений в моей жизни.
Но я знала, что буду приезжать в Прайя-да-Луш, как только смогу, чтобы не терять связь с местом, где я в последний раз видела Мадлен, и напоминать властям, что я не допущу, чтобы об исчезновении моей дочери забыли. Я так и видела, как полицейские и члены правительства довольно потирают руки, глядя нам в спину, а потом быстренько прикрывают дело. Мне оставалось только надеяться, что я ошибаюсь.
