В конце второй недели обучения наш взвод был представлен на смотр ротному командиру — штабс-капитану Володину. Говорили, что он сильно пил и, когда бывал пьян, лучше было не попадаться ему на глаза. Внешне наш ротный ничем особенно не отличался от других офицеров, но было заметно, что он без всякого интереса проверяет нашу боевую подготовку. В заключение смотра он сказал, чтобы мы больше старались, так как „за Богом молитва, а за царём служба не пропадут“.
До отправления в 5-й запасный кавалерийский полк мы видели нашего ротного командира ещё пару раз, и, кажется, он оба раза был навеселе».
В сентябре батальон перебросили в Харьковскую губернию под Балаклею. Здесь формировались маршевые роты для 10-й кавалерийской дивизии. Дивизия дралась на фронте и требовала постоянного пополнения. Ещё в дороге новобранцы узнали, что дивизия, в которой им предстоит служить и, возможно, воевать, состоит из трёх кавалерийских полков — гусарского, уланского и драгунского. Все три — лёгкая кавалерия. Но гусары были окутаны туманом романтики, да и унтер-офицеры, от которых «в царской армии целиком зависела судьба солдата», по слухам, в гусарском учебном эскадроне «были лучше и, главное, более человечные».
На станции сразу по прибытии новобранцев построили и распределили по эскадронам.
«После разбивки, — вспоминал маршал, — мы, малоярославецкие, москвичи и несколько ребят из Воронежской губернии, были определены в драгунский эскадрон».
Стоит напомнить, что драгуны — это род конницы, способной действовать как в конном, так и в пешем строю. Первоначально — пехота, посаженная на лошадей.
Но в 5-м кавалерийском полку драгун готовили прежде всего как кавалеристов — для действия в конном строю.
Из мемуаров бывшего драгуна Жукова: «Через день нам выдали кавалерийское обмундирование, конское снаряжение и закрепили за каждым лошадь. Мне попалась очень строптивая кобылица тёмно-серой масти по кличке „Чашечная“.
Служба в кавалерии оказалась интереснее, чем в пехоте, но значительно труднее. Кроме общих занятий, прибавились обучение конному делу, владению холодным оружием и трёхкратная уборка лошадей. Вставать приходилось уже не в 6 часов, как в пехоте, а в 5, ложиться также на час позже.
Труднее всего давалась конная подготовка, то есть езда, вольтижировка и владение холодным оружием — пикой и шашкой. Во время езды многие до крови растирали ноги, но жаловаться было нельзя. Нам говорили лишь одно: „Терпи, казак, атаманом будешь“ И мы терпели до тех пор, пока не уселись крепко в сёдла.
Взводный наш, старший унтер-офицер Дураков, вопреки своей фамилии, оказался далеко не глупым человеком. Начальник он был очень требовательный, но солдат никогда не обижал и всегда был сдержан. Зато другой командир, младший унтер-офицер Бородавко, был ему полной противоположностью: крикливый, нервный и крайне дерзкий на руку. Старослужащие говорили, что он не раз выбивал солдатам зубы.
Особенно беспощаден он был, когда руководил ездой. Мы это хорошо почувствовали во время кратковременного отпуска нашего взводного. Бородавко, оставшись за взводного, развернулся вовсю. И как только он не издевался над солдатами! Днём гонял до упаду на занятиях, куражась особенно над теми, кто жил и работал до призыва в Москве, поскольку считал их „грамотеями“ и слишком умными. А ночью по нескольку раз проверял внутренний наряд, ловил заснувших дневальных и избивал их. Солдаты были доведены до крайности.
Сговорившись, мы как-то подкараулили его в тёмном углу и, накинув ему на голову попону, избили до потери сознания. Не миновать бы всем нам военно-полевого суда, но тут вернулся наш взводный, который всё уладил, а затем добился перевода Бородавко в другой эскадрон.
К весне 1916 года мы были в основном уже подготовленными кавалеристами. Нам сообщили, что будет сформирован маршевый эскадрон и впредь до отправления на фронт мы продолжим обучение в основном по полевой программе. На наше место прибывали новобранцы следующего призыва, а нас готовили к переводу на другую стоянку, в село Лагери.
Из числа наиболее подготовленных солдат отобрали 30 человек, чтобы учить их на унтер-офицеров. В их число попал и я. Мне не хотелось идти в учебную команду, но взводный, которого я искренне уважал за его ум, порядочность и любовь к солдату, уговорил меня пойти учиться».
Учебная команда для подготовки унтер-офицеров — это то, что вскоре в войсках будет называться школой младшего комсостава, а в послевоенное время — сержантской школой.
Учебная команда находилась в городке Изюме той же Харьковской губернии. Казарм не было, личный состав расселили по палаткам. Начались занятия.
После первых же дней Жуков и прибывшие с ним поняли, что «с начальством… не повезло» и здесь. «Старший унтер-офицер оказался хуже, чем Бородавко», — вспоминал потом маршал недобрым словом своего очередного наставника.
Наставник имел прозвище — Четыре с половиной. Указательный палец на правой руке у него был наполовину обрублен. Унтер имел свирепый нрав и мог во время занятий или построения кулаком сбить с ног замешкавшегося солдата. Всё ему сходило с рук. Однажды замахнулся и на Жукова, но тот принял стойку и так взглянул на Четыре с половиной, что тот разжал кулак.
С тех пор житья Жукову не стало. Старший унтер-офицер наказывал его чаще всех и строже всех. «Никто так часто не стоял „под шашкой при полной боевой“, не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нёс дежурств по праздникам, как я. Я понимал, что всё это — злоба крайне тупого и недоброго человека. Но зато я был рад, что он никак не мог придраться ко мне на занятиях».
И вот тут проявилась черта характера будущего командира. Унтер «изменил тактику» — предложил Жукову заняться его канцелярией, стать «нештатным переписчиком». Услугу обещал оплачивать освобождением от некоторых особо трудных занятий.
— Будешь вести листы нарядов, отчётность по занятиям и выполнять другие поручения, — сказал ему Четыре с половиной.
«Выполнять другие поручения» — означало доносить на своих товарищей: сообщать, кто о чём говорит, кого бранит.
На это двадцатилетний драгун из калужских ему ответил:
— Я пошёл в учебную команду не за тем, чтобы быть порученцем по всяким делам, а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.
Ответ Жукова окончательно разозлил Четыре с половиной.
— Ну, смотри… А унтер-офицером ты никогда не станешь. Попомни моё слово.
Четыре с половиной своё слово сдержал. Но и Жуков до конца выдержал схватку со своим непосредственным командиром, продолжая стоять на своём.
Унтер отомстил по-своему — подвёл непокорного и неугодного драгуна в самый канун выпускных экзаменов под отчисление из учебной команды «за недисциплинированность и нелояльное отношение к непосредственному начальству».
А между тем все в эскадроне были уверены, что первым на экзамене будет Жуков. В школе существовало правило: лучший выпускался в звании унтер-офицера, остальные — вицеунтер-офицерами, «то есть кандидатами на унтер-офицерское звание».
