Из воспоминаний Александра Бучина: «Первые месяцы во внутренней тюрьме — кошмар. Прежде всего, психологически. Хотя я, работая у Г. К. Жукова, нагляделся на чекистов и не был восторге от них, всё же, как у каждого советского человека, у меня было представление о них как о борцах с “врагами”, людях, занятых опасным делом, идеалистах. Впервые мне пришлось столкнуться с ними в их логовище — на Лубянке, и я пришёл в неописуемый ужас. Вместо романтиков я увидел обыкновенных тупых мерзавцев.
Я проходил по следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Следователи полковник Герасимов, затем подполковник Мотавкин взялись за меня всерьёз и, конечно, поставили на “конвейер” Практически мне очень долго не давали спать. На допрос вызывали вскоре после 22.30, то есть после отбоя. Только лёг, как надзиратели, или лучше именовать их уместным словечком вертухаи, поднимали и вели на допрос. Нередко по дороге запирали в бокс на несколько часов, глубокой ночью вводили в кабинет зевающего следователя, который, чтобы разогнать сон, орал, грозился и вёл безумные речи. Иной раз казалось, что ты в доме умалишённых. В камеру отводили около 6 утра, а в 6 подъём, и уж спать днём не дадут…
Довольно быстро с пугающей отчётливостью вырисовывалось — шпионаж и прочее
[194], предъявленное мне, по всей вероятности, разминка, разгон следствия перед выполнением основной задачи, поставленной перед этими негодяями, — заставить меня очернить Георгия Константиновича Жукова. Соразмерно величине задачи постепенно претерпели изменение методы следствия. Подполковник Мотавкин популярно объяснил, что режим внутренней тюрьмы, уже доведший меня до умопомрачения, — санаторий. Упорствующих, закоренелых преступников, к которым отношусь я, отправляют в тюрьму в Лефортово и там с ними “говорят как следует” Хочешь жить, признавайся, пока в “санатории”, в противном случае…
Мотавкин заключил: незачем защищать Жукова, у МГБ о нём своё нелестное мнение. “Твой Жуков, — распаляясь, внушал мне подполковник, — моська, а Сталин слон” Поможешь следствию изобличить Жукова, тебе будет хорошо, испортишь с нами отношения, пеняй на себя. Все эти светлые мысли, конечно, оформлялись в иных выражениях. Шла сплошная матерщина, висел густой, отвратительный мат. Как последний аргумент — если будешь упорствовать, раздавят как “козявку”».
Стоит обратить внимание на реплику подполковника Мотавкина по поводу моськи и слона. Значит, в напряжённой атмосфере тех лет существовали мысли-опасения о противостоянии на уровне Сталин — Жуков. Хотя, конечно же, фигуры несопоставимые. Однако что-то же напугало Сталина, что он открыл охоту на маршала. И затягивали это дело не случайно — из «оперативных соображений», по «специальному указанию», «держать и не заканчивать». Чтобы человек постоянно висел на крючке и чувствовал это каждый час, каждый миг, затылком, кожей спины…
Глава сорок вторая
Далеко от столицы
«Здесь почти ничто не напоминало о той тягостной атмосфере, которая окружала его в Москве…»
Показания адъютанта Сёмочкина ударили Жукову в самое сердце. В январе 1948 года у маршала случился первый инфаркт. Его уложили в кремлёвскую больницу. К счастью, всё обошлось без осложнений. Организм был ещё крепкий. Через три недели Жукова из «кремлёвки» спешно выписали на службу. В таких случаях говорят: «выпихнули». Так и было.
В первых числах февраля Жукова, ещё не вполне оправившегося от болезни, вызвал к себе министр Вооружённых сил СССР, к тому времени уже Маршал Советского Союза, Булганин и вручил приказ о назначении на новую должность. Снова — на округ, на Урал.
Вопреки существовавшим правилам назначение было произведено не Советом министров, как высшим исполнительным органом государства, а приказом министра. Так назначались на должности командующие армиями.
Вручив приказ, Булганин довольно сухо напутствовал:
— Прошу в Москве не задерживаться. Даю вам на сборы два-три дня. Долечитесь на месте прохождения своей дальнейшей службы.
Но Сталин не мог отпустить Жукова, не повидавшись с ним. Должно быть, он, постаревший и тоже недавно переживший инфаркт, почувствовал, что, отпуская маршала на этот раз далеко, может больше не увидеть его никогда.
Жуков вошёл в кабинет Сталина. Тот усадил его напротив и молча пододвинул к нему пухлую папку. Это было досье на маршала.
Маршал начал читать. А Сталин сел в кресло и раскурил трубку.
— Что скажете, товарищ Жуков? — наконец спросил он и кивнул на папку.
— Здесь есть правда, полуправда, но в целом — это ложь! — ответил маршал.
— Я вам верю, товарищ Жуков. А сейчас отправляйтесь к новому месту службы.
В Свердловск, где располагался штаб Уральского военного округа, Жуков прибыл вместе с женой Александрой Диевной, охраной и группой обслуживания, в которой, кстати, по-прежнему состояла кроткая и исполнительная Лида Захарова. Она была рядом с маршалом и в Москве, и в Одессе, везде.
Уральский военный округ Жуков принимал от генерала Кузнецова. Фёдор Исидорович болел, и его отправляли в отставку. Генерал Жадов, прибывший из Москвы тем же спецпоездом в качестве члена «приёмо-передаточной комиссии», впоследствии вспоминал: «Положение в ряде частей было не на высоте, и, строго говоря, мы обязаны были все недостатки отразить в специальном акте. Фёдор Исидорович уходил в отставку, и мне очень не хотелось этого делать. Выручил Георгий Константинович.
— Ничего не надо писать, — сказал он, — тут дело ясное, разберусь сам. Он сдаёт, а я принимаю.
Этим самым он взял всю ответственность за имевшиеся недостатки в округе на себя».
А между тем накануне прибытия спецпоезда в Свердловск генерал Кузнецов получил шифровку с предписанием: «…не устраивать никаких официальных встреч». И в Свердловске Жукова встретили так же тихо, как и в Одессе.
Стоял сильный мороз — под минус тридцать, да ещё с ветром. И это обстоятельство, вопреки всему, подняло Жукову настроение. Он прибыл в ссылку, и всё этому соответствовало. Перед отъездом из Москвы, как вспоминает Эра Георгиевна, на вопросы близких и родни, почему посылают так далеко, Жуков с усмешкой говорил: «Боятся, что по морю в Турцию сбегу».
Суровый край встретил маршала сердечным теплом уральцев. С ними он сразу нашёл общий язык. Многие знакомства впоследствии переросли в дружбу.
На следующее утро по прибытии Жуков назначил совещание в штабе округа. Первые же поездки по воинским частям произвели угнетающее впечатление. В войсках, подчинённых ему прежде, так не служили.
Округ большой, полки и дивизии разбросаны по Курганской, Свердловской, Пермской, Челябинской, Кировской областям.
Однажды приехал в полк, где должны были проводиться плановые стрельбы. Командира части о своём визите не предупредил.
