Семейные дела вошли в ровное русло. С принятием нового законодательства о браке и семье про «свободную любовь» человеку его положения лучше было не думать. Да и годы остепеняли.
Но неожиданное письмо от родных сильно омрачило его жизнь. Сестра Маша написала, что в Стрелковке случился большой пожар, что выгорела половина деревни, до самой Огуби, и что их дом тоже сгорел…
Он сразу же собрал деньги и послал на родину. Сам выехать пока не мог.
Глава четырнадцатая
Репрессии
«Дружил с Рокоссовским и Данилой Сердичем…»
До сих пор в нашей исторической науке и публицистике идёт спор: существовал ли заговор военных или «чистка» в Красной армии 1937 и 1938 годов явилась следствием страха Сталина перед усилившимися военными, входившими в окружение маршала Тухачевского…
Когда читаешь эту полемику, невольно приходишь к такой же мысли, которую высказал один из биографов Сталина Станислав Рыбас. Перелистав сотни дел осуждённых в период сталинских «чисток», он с горечью признал: «Это была правда, смешанная с ложью и помноженная на будущую войну»
[48].
Дабы не путаться в оценках и не попасть в адвокаты дьявола, приведу здесь обширный фрагмент из мемуаров маршала: «По существующему закону и по здравому смыслу органы госбезопасности должны были бы вначале разобраться в виновности того или иного лица, на которого поступила анонимка, сфабрикованная ложь или самооговор арестованного, вырванный под тяжестью телесных пыток, применяемых следовательским аппаратом по особо важным делам органов государственной безопасности. Но в то тяжкое время существовал другой порядок — вначале арест, а потом разбирательство дела. И я не знаю случая, чтобы невиновных людей тут же отпускали обратно домой. Нет, их держали долгие годы в тюрьмах, зачастую без дальнейшего ведения дел, как говорится, без суда и следствия.
В 1937 году был арестован наш командир 3-го конного корпуса Данило Сердич как „враг народа“ Что же это за „враг народа“?
Д. Сердич по национальности серб. С первых дней создания Красной Армии он встал под её знамёна и непрерывно сражался в рядах Первой конной армии с белогвардейщиной и иностранными интервентами. Это был храбрейший командир, которому верили и смело шли за ним в бой прославленные конармейцы. Будучи командиром эскадрона и командиром полка Первой конной армии, Д. Сердич вписал своими смелыми боевыми подвигами много славных страниц в летопись немеркнущих и блистательных побед Олеко Дундича. И вдруг Сердич оказался „врагом народа“.
Кто этому мог поверить из тех, кто хорошо знал Д. Сердича?
Через пару недель после ареста комкора Д. Сердича я был вызван в город Минск в вагон командующего войсками округа.
Явившись в вагон, я не застал там командующего войсками округа, обязанности которого в то время выполнял комкор В. М. Мулин. Через два месяца В. М. Мулин был арестован как „враг народа“, а это был не кто иной, как старый большевик, многие годы просидевший в царской тюрьме за свою большевистскую деятельность. В вагоне меня принял только что назначенный член Военного совета округа Ф. И. Голиков (ныне Маршал Советского Союза). Он был назначен вместо арестованного члена Военного совета П. А. Смирнова, мужественного и талантливого военачальника.
Задав мне ряд вопросов биографического порядка, Ф. И. Голиков спросил, нет ли у меня кого-либо арестованных из числа родственников или друзей. Я ответил, что не знаю, так как не поддерживаю связи со своими многочисленными родственниками. Что касается близких родственников— матери и сестры, то они живут в настоящее время в деревне Стрелковка и работают в колхозе. Из знакомых и друзей — много арестованных.
— Кто именно? — спросил Голиков.
Я ответил:
— Хорошо знал арестованного Уборевича, комкора Сердича, комкора Вайнера, комкора Ковтюха, комкора Кутякова, комкора Косогова, комдива Верховского, комкора Грибова, комкора Рокоссовского.
— А с кем из них вы дружили? — спросил Голиков.
— Дружил с Рокоссовским и Данилой Сердичем. С Рокоссовским учился в одной группе на курсах усовершенствования командного состава кавалерии в городе Ленинграде и совместно работал в 7-й Самарской кавдивизии. Дружил с комкором Косоговым и комдивом Верховским при совместной работе в Инспекции кавалерии. Я считал этих людей большими патриотами нашей Родины и честнейшими коммунистами, — ответил я.
— А вы сейчас о них такого же мнения? — глядя на меня в упор, спросил Голиков.
— Да, и сейчас.
Ф. И. Голиков резко встал с кресла и, покраснев до ушей, грубо сказал:
— А не опасно ли будущему комкору восхвалять „врагов народа“?
Я ответил, что я не знаю, за что их арестовали, думаю, что произошла какая-то ошибка. Я почувствовал, что Ф. И. Голиков сразу настроился на недоброжелательный тон, видимо, он остался неудовлетворённым моими ответами. Порывшись в своей объёмистой папке, он достал бумагу и минут пять её читал, а потом сказал:
— Вот в донесении комиссара 3-го конного корпуса Юнга сообщается, что вы бываете до грубости резким в обращении с подчинёнными командирами и политработниками и что иногда недооцениваете роль и значение политических работников. Верно ли это?
— Верно, но не так, как пишет Юнг. Я бываю резок не со всеми, а только с теми, кто халатно выполняет порученное ему дело и безответственно несёт свой долг службы. Что касается роли и значения политработников, то я не ценю тех, кто формально выполняет свой партийный долг, не работает над собой и не помогает командирам в решении учебно-воспитательных задач, тех, кто критикует требовательных командиров, занимается демагогией там, где надо проявить большевистскую твёрдость и настойчивость, — ответил я.
— Есть сведения, что не без вашего ведома ваша жена крестила в церкви дочь Эллу. Верно ли это? — продолжал Ф. И. Голиков.
— Это очень неумная выдумка. Поражаюсь, как мог Юнг, будучи неглупым человеком, сообщить такую чушь, а тем более он, прежде чем написать, должен был бы провести расследование.
Дальнейший разговор был прерван приходом в вагон исполнявшего должность командующего войсками округа В. М. Мулина. Я раньше никогда не встречался с В. М. Мулиным. При первой же встрече он произвёл на меня очень хорошее впечатление своей красивой наружностью, спокойным и мягким тоном разговора, умением коротко и ясно выразить свою мысль. После предварительной беседы В. М. Мулин сказал:
— Военный совет округа предлагает назначить вас на должность командира 3-го конного корпуса. Как вы лично относитесь к этому предложению?
Я ответил, что готов выполнять любую работу, которая мне будет поручена.
— Ну вот и отлично, — сказал В. М. Мулин.
Ф. И. Голиков протянул В. М. Мулину донесение комиссара 3-го конного корпуса Н. А. Юнга, отдельные места которого были подчёркнуты красным карандашом.
