Истребители сопровождения принадлежали 3-й резервной авиагруппе Ставки Верховного главнокомандования. Их задачей было обеспечить перелёт транспортника из Тихвина на Комендантский аэродром в Ленинграде. Перед вылетом на построении командир авиагруппы полковник Холзаков предупредил своих соколов: «Сейчас поведёте этот “дуглас”. Любой ценой. Понятно? Если не доведёте транспортника до Комендантского, домой не возвращайтесь…»
Погода была нелётная. Низкая облачность. Дождь.
Транспортник тянул низко над лесом курсом на северо-запад. Девятка истребителей шла выше. Вот как рассказывал об этом полёте маршал авиации Силантьев
[115], в то время младший лейтенант, пилот одного из истребителей сопровождения: «Вылетели двумя группами. Первая, в которой находился и я, состояла из двух звеньев — впереди и сверху “дугласа” Возглавлял её опытный боевой лётчик штурман полка капитан Панюков. Вторая в количестве одного звена под руководством комиссара эскадрильи Николая Киянченко непосредственно прикрывала сопровождаемый самолёт. На всём пути к Ладожскому озеру было пасмурно, накрапывал дождик. Но над озером погода оказалась безоблачной. “Дуглас” перешёл на бреющий полёт, чтобы не привлечь к себе внимание постоянно шнырявших в этом районе вражеских истребителей. Минут через пять полёта над Ладогой с северо-запада на встречно-пересекающихся курсах появилась четвёрка “мессершмитгов”, а за нею — другая. Наша группа с ходу их атаковала, стремясь оттянуть как можно дальше от “Дугласа”. Замысел удался. Постепенно бой переместился к Карельскому перешейку. В районе мыса Кюля мне удалось сбить один “мессершмитт” А всего противник потерял в этом бою два истребителя. Вторая группа, отбивая непрерывные атаки “мессершмиттов”, довела транспортный самолёт до Комендантского аэродрома, расположенного в черте Ленинграда».
В Ленинграде на Комендантском аэродроме генералов никто не встретил. Не поступило никаких распоряжений и начальнику гарнизона аэродрома. В Смольный поехали, можно сказать, на попутке. Жукова это, конечно же, взвинтило. Но пока он держался. Правда, как вспоминал потом начальник охраны, фуражку надвинул на глаза — это означало, что туча сгущалась в грозовую…
Дальше — больше. Во двор Смольного машину не пропустили. Остановили возле ворот и потребовали пропуск. Начальник охраны ответил коротко: «На вас пропуска нет — пропустить не могу». Жуков, не выходя из машины, потребовал вызвать начальника караула. Через некоторое время появился старший лейтенант. К нему вышел Бедов, показал своё удостоверение и пояснил, кто находится в машине. Но старшего лейтенанта это не смутило. Он следовал уставу и стал звонить по телефону начальству. Наконец, получив разрешение, предложил прибывшим выйти из машины и следовать за ним. В приёмной история повторилась.
Тогда Жуков надвинул фуражку ещё ниже и пнул дверь ногой. Он вошёл в кабинет комфронта, холодно кивнул присутствующим и сел на свободный стул.
В кабинете маршала Ворошилова шло заседание Военного совета фронта. Жданов, Кузнецов, Исаков, Клементьев… Жуков сразу уловил нить проблемы, которую решали собравшиеся — как уничтожить важнейшие военные и промышленные объекты города, поскольку, как они полагали, удержать позиции вокруг осаждённого Ленинграда уже невозможно.
Жуков достал записку Сталина и молча передал её Ворошилову. Текст записки был таким: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву». Приказ Ставки о назначении Жукова командующим войсками Ленинградского фронта прибыл чуть позже. Сталин не объяснял своих действий по этому поводу, но они были вполне понятны: если бы немцы сбили транспортник, на котором летели генералы, направленные в Ленинград приказом Ставки, погиб бы не просто генерал Жуков, в то время ещё не особенно известный, а командующий Ленинградским фронтом. Это обстоятельство ещё сильнее воодушевило бы немцев, а обороняющихся деморализовало.
Ворошилов прочитал записку и сразу сник. Возможно, смысл записки Сталина испугал его. За подобный провал генерал Павлов заплатил головой.
Видя замешательство Ворошилова, Жуков встал и, прервав заседание, сам представился как новый командующий войсками Ленинградского фронта. После этого предложил закрыть совещание Военного совета и с этой минуты прекратить любые разговоры о сдаче города, но немедленно озаботиться тем, как отстоять Ленинград. Закончил своё вступление в должность такой фразой:
— Будем защищать Ленинград до последнего человека!
И только после этого снял фуражку и шинель.
Константину Симонову маршал рассказывал о том памятном заседании Военного совета фронта так: «Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуцу: “Как командующий фронтом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они могли стрелять всей своей артиллерией” Они, видите ли, обсуждали вопрос о минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок боекомплектов! Я сказал им: “Как вообще можно минировать корабли? Да, возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть только в бою, стреляя”. И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке фронта, моряки так дали по ним со всех кораблей, что они просто-напросто бежали. Ещё бы! Шестнадцатидюймовые орудия!
[116] Представьте себе, какая это силища!»
С моряками Жуков поговорил на том совете, видимо, хорошо. Взаимоотношения натянулись надолго. Возможно, именно отсюда проистекает столь критичное отношение некоторых флотских мемуаристов к Жукову.
Откровения Константину Симонову по поводу судьбы балтийских кораблей вообще выводит на глубокие размышления о характере и судьбе нашего героя. Умереть в бою или выстоять! Третьего не дано. Именно так он строил свою войну, в том числе и под Ленинградом. Не удержи измотанные дивизии фронт в районе Пулковских высот и Урицка, рухни наша оборона, и что бы тогда грозило командующему фронтом за оставление боевых кораблей противнику? В эти дни расстреливали за брошенную на поле боя винтовку…
Соперник у Жукова под Ленинградом был матёрый. Жуков ещё не родился, когда фон Лееб
[117] поступил на военную службу и стал фанен-юнкером. А когда Егорик брыкался в мокрых пелёнках, будущий фельдмаршал и командующий группой армий «Север» уже получил своё первое офицерское звание.
