— Госпиталь? — С недоверием поинтересовался Павел.
— Госпиталь, — с самым серьезным видом подтвердил Иван. — Землицу выбьешь. Чай в ближниках у княгини, а ей с некоторых пор бояре вроде как благоволят.
— Постыдился бы поминать Елизавету Дмитриевну.
— А мне стыдиться нечего Паша. Плевать что там плетут злые языки, накласть в присядку на обвинение в посягательстве на честь царской семьи. Не было ничего. То ложные обвинения.
— А то, как она презрев все запреты, правила и обычаи едва ли не ворвалась в палаты боярского веча, и стала просить за тебя? Это как расценивать?
— Паша, я не пойму, ты поддерживаешь тех, кто разносит ложные слухи?
— Я знать хочу, кто у меня в друзьях, государственный преступник, или достойный муж.
— Любовь, Паша, не преступление. Тебе ли этого не знать.
— Ты знаешь о чем я.
— Не было про меж нас ничего. Даже если Елизавета Дмитриевна и любит меня, это ни о чем не говорит. Она другому отдана, и будет век ему верна, — припомнив строки из Евгения Онегина, ответил Иван. — И все. Хватит об этом.
— Эх, Ваня, наворотил ты.
— Не я наворотил, а наушник Меньшиков. Оно ведь все можно извратить в дурном свете. Вот к чему ты при первой возможности над трупами измываешься, и кромсаешь их аки мясник. Уж не богопротивное ли удумал.
— Да я… Да ты… — Даже задохнулся в возмущении Павел.
— Вот и я о том же, Павел Валентинович.
— Л-ладно. Уел.
— Вот и хорошо. А теперь к нашим баранам. Ну так, как смотришь на это дело?
— Ты о госпитале?
— Именно.
— В общем-то нормально смотрю. Да только боюсь, что ты не представляешь весь груз. Место найдется. Даже не в посаде, а в Окольном городе. Здание поставить не проблема и не дорого. В Пскове нет московского запрета на деревянное строительство. Так что, получится дешево и сердито. Но госпиталь это не здание, и не наличие необходимого инструмента. Это в первую очередь сами лекари. Причем, коли браться за это дело, не абы какие.
— Так я и говорю о твоих друзьях, что поддержали тебя в твоем начинании.
— Есть такие. Четверо, — с горькой ухмылкой, подтвердил Павел. — Один в Керчи, с твоей легкой руки очень даже неплохо пристроился. Кстати, недавно получил от него письмо. Возвели в лекарское звание, мошна изрядно пополнилась. Лихие казачки за лечение платят не скупясь. Один устроился в моем доме в Москве. Пусть и не признан профессурой, но отбоя от клиентов нет. Третий в Новгороде, тоже в полном порядке. Четвертый забрался в Испанию. Доны весьма щедры на плату, когда речь идет об их дражайшем здоровье. Вроде все. И как прикажешь их тянуть сюда? Чем заманивать? — Не без иронии задал вопрос Рудаков.
— Это смотря сколько им жалования положить.
— И сколько ты готов им положить?
— А вот это сам решишь. Прикинешь, посчитаешь, и потом мне расскажешь. Только не откладывай в долгий ящик. И учти следующее. Лекарская помощь для посадских и крестьян в госпитале должна быть бесплатной. А еще, чуть дальше, через годик, другой, нужно будет чтобы появились лекари в каждом пригороде.
— И они тоже должны будут лечить задарма?
— Вот ты и подумай, какое лекарям положить жалование, чтобы они и с жиру не бесились, и были бы вполне обеспеченными.
— Ты представляешь, во что это тебе обойдется.
— А еще, при госпитале должна будет появиться настоящая и самая современная лаборатория. Лишний, так сказать, стимул для твоих соратников.
— Иван.
— Да не гляди ты на меня так. Эта задумка станет не дороже денег. А уж серебро-то я зарабатывать умею. Надеюсь ты в это не сомневаешься.
— И зачем тебе это?
— А затем, Паша, что взамен я хочу получить то, что ни за какие деньги не купить. Коль скоро в Псковских землях народ имеет силу, то не помешает получить толику любви, этого самого народа. Хм. Так говоришь, Елизавета Дмитриевна заступалась за меня на боярском вече.
— Да, — растерялся от смены темы Павел.
— Вот и ладушки. Тогда обратись для начала к ней. Пусть эта идея исходит от нее. Бросьте кличь в народ, мол жертвуйте на благое дело. Глядишь и еще от кого обломится. Если княгиня там станет участвовать, то обязательно найдется кому поддержать.
— И где тогда твоя выгода?
— А в деньгах, что я буду жертвовать. Уж поверь, девять из десяти рубликов моими будут. И как это не скрывай, а слухи о том пойдут. Запомни Паша, лучше всего люди верят в то, что от них хотят скрыть. Попомни мои слова, все будут точно знать, о том, как бояре оттирают меня, за мои же деньги. А я молчу и делаю все на благо народа.
— Уж не ты ли те слухи будешь распускать?
— А вот это уже не твоего ума дело. И еще. Ни в коем случае не отдавай это дело в казну. Как бы ни уговаривали, как бы не умасливали.
— Боишься растащат по кошелям?
— Не боюсь, Паша. Знаю. Поэтому есть ты и Елизавета Дмитриевна, вот вдвоем и правьте. И кстати, наберите женщин, обучите ухаживать за больными, да обзовите их, ну не знаю, сестрами милосердия. Да форму учредите. Потом с тобой о том еще поговорим.
— Я тебя понял. В смысле не до конца, но…
— Но выгоду свою узрел, а?
— Вот если бы ты еще придумал как мне трупы препарировать, чтобы не угодить под церковный суд.
— Хозяйка, дай воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде, — уже привычной присказкой, с нескрываемой иронией произнес Иван.
— Да ладно тебе. Сколько раз ты мне уж это повторял, а потом все одно, и помогал, и изыскивал возможности.
— Ну так, всему свое время.
— А я и не против. Просто, напоминаю, чтобы не забылось. Я в тебя верю, Ваня.
— Верит он. Ладно, Павел Валентинович. Пойду я. А то завтра у меня трудный день. Нужно будет поспеть вернуться в Замятлино.
— Две тысячи.
— Что две тысячи?
— Я думаю, что на этот год, мне будет достаточно две тысячи.
— То есть, полторы, — кивая на шкаф, где было укрыто серебро, уточнил Иван.
— Без учета этих пятисот, — категоричным тоном, ответил Рудаков.
— Ну и аппетиты у тебя, Паша, — покачав головой, уважительно произнес Иван.
Нет, сомнений у Карпова не было никаких. Рудаков был увлечен своим делом, ему нравилась медицина, он жаждал новых открытий и знаний. Так что, хапнуть себе, да побольше, побольше, это не про него. Если только потом кто-нибудь появится в его окружении.
Ночевали на постоялом дворе в посаде. Вот-вот начнется весенняя ярмарка, а потому за стенами города с постоем откровенно плохо. Хорошо как найдется местечко на сеновале. А потому Иван предпочел пусть и в посаде, зато на постели. Причем чистой. Никаких тебе клопов и вшей.
