Следующая книга, которую она взялась переписывать, было житие Святой Клары Асизской. Эта работа показалась девочке не такой утомительной и скучной, ибо содержала не только наставления и поучения, но и занимательные истории о странствиях святой. Заметив вспыхнувший в глазах девочки интерес, отец Иероним стал подкладывать ей для переписки книги, по возможности, занимательные. Так однажды Катарине в руки попал ветхий манускрипт со странными буквами, похожими на геометрические фигуры, оказавшиеся древнегреческими, и девочка захотела не только бессмысленно перерисовать текст, но и понять, как его прочесть.
Отец Иероним не пожалел времени и сил, чтобы написать на восковой табличке древнегреческий алфавит и тщательно следил, как Катарина учит этот трудный язык, поощряя послушницу скупыми похвалами. Катарина обладала превосходной памятью. Бенедиктинец понял это тогда, когда любознательная девочка отыскала в древних монастырских книгах свитки с псалмами, записанными невмами, и несколько дней просидела над ними, то и дело спрашивая монаха, какой значок какой звук означает, осмысляя и запоминая. Отец Иероним охотно отвечал, отмечая про себя отличную память и сообразительность подопечной и рассчитывая со временем поручить Катарине запись псалмов, рождавшихся в головах не ведающих невм певчих.
Покончив с изучением древнегреческого алфавита, девочка взялась за перевод с языка Платона и Геродота на латинский, записывая на восковой табличке получившиеся фразы и давая для проверки учителю. Заручившись одобрением отца Иеронима, маленькая переписчица переносила переведенный текст на пергамент. Две зимы и два лета ушло на этот тяжелый, но увлекательный труд, результатом которого стал перевод сочинения Плутарха из города Хиронеи, озаглавленный «Пир семи мудрецов».
Теперь Катарина старалась просить для переписки исключительно книги, требующие перевода, ибо чужие языки будили фантазию, а описанный в книгах уклад незнакомой жизни не позволял окончательно впасть в уныние.
Жизнь в монастыре была бы совсем безрадостная, если бы время от времени кто-то из монахов не отправлялся по делам в город. Основные продукты питания бенедиктинцы производили в стенах монастыря, но все же необходимо было предпринимать вылазки на ярмарку для закупки шкур оленей и свиней, из которых делался пергамент. Эта обязанность была возложена на отца Иеронима. Глядя вслед выезжающему за ворота монаху, Катарина прижимала взволнованно дрожащую руку к бешено бьющемуся сердцу и молила Бога помочь ей когда-нибудь выбраться из этих стен.
В одну из своих поездок отец Иероним, не выдержав настойчивых просьб ученицы, взял Катарину с собой. Хотя девушке уже исполнилось семнадцать лет, смотрелась она хрупкой девочкой, тщедушной и бледненькой, и походила на зимний росток, тянущийся к негреющему солнцу. От постоянного сидения за конторкой спина ее сделалась сутулой, затравленные глаза подслеповато щурились на солнце, вечно скрытые покрывалом волосы были тонки и жидки. Монах, окинув придирчивым взглядом свою подопечную, нашел ее жалкой и беспомощной и потому неопасной.
Они выехали еще затемно, когда ночь только-только пошла на убыль. Миновали монастырский двор, прогрохотали запряженной мулом телегой мимо обитых железом ворот и потащились по пыльной проселочной дороге. С рассветом добрались до города и, проезжая мимо пристани, Катарина вдруг получила знамение в виде корабля, бесшумно скользящего по речной глади. Первые лучи утреннего солнца божественным светом золотили его паруса. Ни секунды не сомневаясь, что корабль прислан именно за ней, девушка соскочила с телеги и со всех ног устремилась к пристани.
Она спустилась с холма как раз в тот момент, когда корабль поравнялся с берегом. Не раздумывая, Катарина кинулась в воду и, как была, в головном покрывале, рясе и башмачках, поплыла наперерез судну, пронзительно крича, чтобы ее взяли на борт. Выбившись из сил в попытке доплыть до цели и почти теряя сознание, девушка увидела, как за борт свесилась бородатая голова и хриплый голос с удивлением выдохнул:
– Дьявол меня побери, если это не монашка! Руприхт, ныряй за борт, я скину веревку! Поднимай девчонку на корабль!
И как когда-то очень давно, когда воины удельного князя отбили ее у норманнов, Катарину опять спас Бог, добрый, заботливый Бог, любящий, как отец и мать, которых она так мало помнила. Очнулась Катарина на сучковатой палубе «Пресвятой девы Марии», в луже воды, натекшей с ее рясы, в окружении любопытных моряков, послуживших провидением в руках Господних и не позволивших беглянке утонуть.
Так маленькая переписчица познакомилась с капитаном Фридрихом Шварцем. Он был немолод, с добрым лицом, наполовину скрытым каштановой, с проседью, бородой, с продубленной морскими ветрами кожей и спокойными глазами. Именно Фридрих настоял, чтобы девушку довезли до Гамельна, а не высадили на ближайшей пристани, как того требовала команда.
Узнав историю Катарины и проникнувшись к ней симпатией, капитан взялся похлопотать, чтобы девушку приняли в швейный цех, членом которого некогда состояла его покойная матушка, всю жизнь проработавшая портнихой. На первое время Фридрих поселил свою протеже в скромном, но уютном собственном доме с соломенной крышей, выделив ей маленькую, чистую комнатку на первом этаже. Оглядывая беленые доски стен, вдыхая запах свежей травы, устилавшей земляной пол, Катарина впервые в жизни почувствовала себя счастливой. Портнихи приняли ее настороженно, но девушка была со всеми одинаково приветлива, и вскоре к ней привыкли.
В Рождество Фридрих сделал беглянке предложение, а ближе к весне они поженились. Маленький Леопольд родился к следующей Пасхе. Проводив мужа в плавание, Катарина не сильно грустила. Она привыкла к тишине и внутреннему одиночеству. А теперь, когда рядом с ней был маленький Лео, скучать и подавно не приходилось. Когда пришло время, малыш, переступая маленькими смешными ножками, пошел, затем заговорил, и мать стала учить мальчика всему тому, что знала сама. Сообразительный парнишка схватывал науки буквально на лету, и к семи годам отлично писал и читал на всех языках, которые разумела Катарина.
А потом случилось несчастье. Фридрих должен был вернуться домой осенью, в октябре, в канун Праздника Тела и Крови Христовых. Катарина принарядилась, испекла пирог с утиным сердцем и ревенем и, искоса поглядывая, как Лео, стараясь, рисует угольком на отполированной дощечке отцовский корабль, помешивала в котелке над очагом ароматную густую похлебку с луком и сыром.
К ним редко кто-то заходил, а без стука так и вообще никто никогда не заглядывал. А тут вдруг гуси во дворе недовольно загоготали, задетые чьей-то неосторожной ногой, затем от сильного удара распахнулась дверь и, громко переговариваясь, в дом ввалились трое грязных мужчин. Катарина не сразу поняла, что это носильщики из доков, и только увидев в их перекрещенных на манер носилок руках обмякшее тело мужа поняла, что случилась беда.
Фридрих был без сознания. Его обрамленное темной бородой лицо сделалось пепельно-серым, правая штанина насквозь пропиталась кровью. Женщина прижала к себе белокурую головку сына и растерянно смотрела, как следом за носильщиками в двери протискивается пузатый коротышка в ярком кафтане и деловито командует:
