Мясников взяли на пороге дома и всю ночь допрашивали с пристрастием. А ранним утром, еще до рассвета, в тупик на Портовой улице были отправлены два доминиканских монаха, которые и привели означенного еретика Виталиуса в подземелье ратуши, где по обыкновению инквизитор и беседовал с подозреваемыми в ереси.
Начинал разговор брат Захария, ловко использовавший при допросах раскаленное железо и тиски на пальцах рук и ног. Инквизитор подходил попозже, когда собеседник уже был подготовлен к беседе. Обвиняемый в колдовстве Виталиус совсем не запирался. Напротив, не успел брат Захария пустить в ход и малую часть пыточного инструмента, как еретик торопливо зачастил, перечисляя названия книг, которые прятал в доме добрых людей, давших ему крышу.
Ах, что это были за книги! У его преподобия Кляйна даже дух перехватило. В голове звучала волшебная музыка из таких знакомых, таких редких и запретных названий, и ничего другого инквизитор не слышал. А между тем распростертый на дыбе толстяк, глотая слова, говорил, говорил и говорил. Крысиный Лев использовал Крысиного Короля как приманку, чтобы вволю лакомиться крысятиной. Они это выяснили, когда пришли с капитаном на корабль и увидели крысиное гнездо. Интересный феномен, как же его не изучить, если нашел в трюме корабля такой подарок? Пока донес до дома, Лев сдох, остался один Король, которого и поселили в птичьей клетке.
Инквизитор смотрел на шевелящиеся губы окровавленного толстяка, бледное лицо которого блестело от крупных капель пота, и не понимал, какое значение имеют все эти крысиные львы и какие-то короли, когда в доме капитана Шварца хранятся такие сокровища! Срочно, немедленно, перед заседанием магистрата он побывал в Портовом тупике, библиографические редкости были уложены в повозку и перевезены к его преподобию. А чтобы не возникло ненужных разговоров, дом Шварцев пришлось сжечь. Со всеми его обитателями. Зато теперь все будут думать, что книги Виталиуса погибли в огне, что же тут удивительного? Сам еретик отдаст концы на дыбе, так что спросить будет некому.
Инквизитор понюхал руку, до сих пор пахнущую пожаром, и недовольно поморщился. И только теперь заметил, что в побеленной зале ратуши под низкими сводчатыми потолками плывет оглушительная тишина, парнишка-крысолов по-прежнему стоит перед советом, и все выжидающе смотрят на него, Альбрехта Кляйна, точно ждут команды.
– Благослови Господь твое доброе начинание, сын мой. – Инквизитор неспешно осенил крестным знамением членов магистрата и скрывавшегося под капюшоном Крысолова, который тут же развернулся и устремился к выходу из зала, на ходу доставая из котомки серебряную флейту странного вида.
Инквизитор улыбнулся своим мыслям. Он смотрел в окно, наблюдая, как Крысолов вышел из ратуши и двинулся по площади, играя на флейте, и как за ним и в самом деле потянулась стайка крыс, а за крысами двинулись ротозеи. Удовлетворенно вздохнул, предвкушая скорое окончание визита. Развернувшись к заседающим, преподобный многозначительно сообщил:
– Полагаю, Господь руками этого юноши избавит город от крыс, так что я сейчас же выезжаю с докладом к епископу Конраду.
Еще раз перекрестил присутствующих и заторопился к драгоценной повозке, где ожидали его редчайшие книги еретика Виталиуса. Заторопился, чтобы уложить в повозку личные вещи и тронуться в путь. Нетерпение его усугублялось еще и тем, что среди изъятых у Виталиуса книг посол-инквизитор папского престола заметил «Доминатон», книгу книг иллюминатов, и, как человек, подкованный в мистических науках, уже догадывался, какой-такой серебряной дудочкой уводил за собой крыс музыкант в ярком костюме.
Его преподобие не слишком сожалел о том, что кем-то сработанный инструмент уплывает из его рук. Главное, остается книга! Пользуясь схемой из нее, нетрудно изготовить столько доминатонов, сколько душе угодно. Книга! Книга теперь у него! Об этом сочинении ходили легенды, и, попав в дом к очередному еретику, знающие люди первым делом высматривали заветный кожаный переплет с медными пряжками и выбитым на корешке чудодейственным словом «Dominatonus».
Выехав из ворот, преподобный услышал шум на Ратушной площади и, присмотревшись, увидел яркую одежду Крысолова. Парнишка держал за рукав спускавшегося по лестнице бургомистра и сердито говорил высоким срывающимся голосом:
– Я выполнил свое обещание, избавил Гамельн от крыс! Теперь выполните вы свое! Заплатите же, как уговаривались!
– Это не ты, хвастливый глупец, это Господь позаботился о Гамельне, – отрезал бургомистр, поворачиваясь к крысолову спиной. – Преподобный Альбрехт Кляйн так и сказал – Господь избавит город от крыс руками крысолова. Так что твоя заслуга сводится к нулю. Мне жаль, но ты ничего не получишь. – И, заметив подъезжающую к ратуше повозку Альбрехта Кляйна, грубо добавил: – Его преподобие скор на расправу. Иди своей дорогой, парень, пока тобой не занялась Святая Инквизиция.
– Вы не можете нарушить данное слово, – горячился крысолов. – Его преподобие тоже слышал, как вы мне обещали заплатить! Его преподобие благословил меня на это дело! Святой отец! Скажите!
Выглянувший из повозки инквизитор нагнулся к возмущенному юнцу и тихо проговорил:
– Я бы на твоем месте, сын мой, не дразнил гусей. Еретиков народ не любит. Бургомистр прав – иди себе с Богом подобру-поздорову, а то, не ровен час, приключится с тобой беда, как этой ночью с капитаном Шварцем и его семьей.
И, заметив, как вытянулось безусое лицо крысолова, став вдруг испуганным и мертвенно-бледным, с деланым сочувствием закончил:
– Такая жалость! Дом Шварцев сгорел, и все, кто были в доме, погибли. Люди говорят, соседи устроили самосуд из-за Крысиного Короля, которому поклонялся еретик Виталиус, квартировавший в этой уважаемой семье.
Инквизитор, коснувшись холеными пальцами правящего лошадьми монаха, тихо проговорил:
– Трогай, брат!
И скрылся в повозке, которая тут же сдвинулась с места и покатилась к выезду из города, оставив стоять раздавленную горем Катарину посреди ратушной площади. Мысли в ее голове роились и больно жгли душу, как укусы диких пчел.
«Не оставляй этого так! Твоего сына, твоего мальчика больше нет на свете, он заживо сгорел в страшных мучениях, а эти жирные твари будут и дальше растить своих детей? Разве смогут эти лживые свиньи вырастить деток так, как малютки того заслуживают? Свободными, счастливыми, не униженными лицемерием? Разве этого хочет Господь? Не стой, Катарина, уводи детей за собой! Подари им свободу и счастье не притворяться и не выкручиваться, а оставаться чистыми, точно агнцы!»
Тем более что – вот она! – на самом инструменте записана мелодия человека! Катарина подумала о детях, вскинула доминатон, прижала инструмент к губам и, заиграв, двинулась по городской площади. Взрослые застыли в оцепенении, зато десятки маленьких ножек застучали по мостовой, устремляясь следом за музыкантом в ярком наряде.
– Свобода! Свобода! Свобода! От церкви, от дома, от нудных родителей, от школы и от любых обязательств! Делай, что хочешь! Гуляй, веселись, – звенела музыка, увлекая за собою шумную ватагу детворы. Самым старшим было около шестнадцати, и они, возбужденные и радостные, несли на руках годовалых малышей, едва научившихся ходить. Остальные толпой бежали за старшими.
