– Тогда бы ты разговаривала не со мной, а с полицией, – отрезала Нина, от ярости переходя на «ты».
Блондинка задохнулась от возмущения, готовя в уме гневную отповедь. Я знаю такую породу матерей. В их лексиконе, обращенном к собственным чадам, не существует слова «нет». Они позволяют детям вытирать о себя ноги, но как только кто-нибудь из посторонних сделает их отпрыску замечание, тут же бросаются на его защиту, размахивая, как флагом, сентенцией «я мать, и лучше знаю, как нужно воспитывать моего ребенка!». И все вокруг, весь мир, должен войти в их положение, признавая право малолетнего свиненыша на дикие выходки, отравляющие окружающим жизнь. Похоже, Нина таких матерей тоже знала. И решила перейти в наступление первой.
– Выметайтесь отсюда обе, пока я не заявила о пропаже денег! Может, я храню недельную выручку в подсобном помещении, куда незаконно проникла твоя шкодливая девка!
Испуганная покупательница взяла со стула пакет с булками, свалила на освободившееся место отобранные кофточки, ухватила ретивую дочь за руку и повела из павильона, бормоча что-то о том, что запрещающих знаков на двери не висит, значит, заходить туда никому не возбраняется. А Нина вернулась к стойке и, искоса взглянув на Сирина, выдохнула:
– Ишь, обнаглели совсем. Думают, раз покупатели, все им позволено! Могут лезть, куда вздумается! Кот там живет. Рыж-Пыж. С утра до ночи в подсобке отирается. Иногда так затихнет среди мешков, кажется – и нет его вовсе. Но сосисочку все равно ему в миску кладу. Думаю, проснется – покушает.
– А это, значит, кошачья постелька?
– Ну да. Кошачья.
Продавщица сделала сосредоточенное лицо, подхватила протягиваемую седобородым мужчиной рубашку и положила в зеленую корзинку на весах.
– Сто сорок два рубля, – обыденно сообщила она, кинув быстрый взгляд на дисплей и всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Приняла из рук покупателя пятитысячную купюру, с вызовом протянула:
– А помельче нет?
Тот отрицательно покачал головой, и Нина, пробормотав: «А все жалуются, что живут бедно! А сами несут и несут пятитысячные!» крикнула в сторону коридора:
– Сан Саныч! Пятерку разменяешь?
И, послушав тишину, выдохнула:
– Опять наш мастер на все руки куда-то усвистал! Сам объявление дал, что портниха требуется, и целыми днями где-то шатается. А если портниха придет, что я ей скажу?
Охая и причитая, Нина открыла кассу, наскребая сдачу.
За рубашкой последовала меховая безрукавка, брошенная на весы ярко накрашенной девицей. За девицей своей очереди дожидалась шикарно одетая дама с набитой вещами магазинной корзинкой.
– Всего хорошего, Нина, – понимая, что мешает торговому процессу, попрощался Сирин, направляясь к выходу и делая вид, что знать меня не знает. Еще немного посмотрев вещички, я вернула рубашку на место, решив, что без примерки брать опасно, и пошла следом за Ромой.
Задержавшись рядом с запертым «Домом быта», на опущенных жалюзи которого и в самом деле висело объявление о вакансии портнихи, я вышла из подвала. Постояла на улице, любуясь Чистопрудным бульваром, потянула на себя тяжелую дверь, рядом с которой золотым тиснением в лучах солнца сияла табличка «Отель на Покровке», и вошла внутрь.
Сирин стоял ко мне спиной, облокотившись на стойку ресепшна, за которой сидела хорошенькая зареванная девица с трогательным хвостиком на макушке, судя по всему – та самая Оксана.
– Михаил не виноват, – всхлипывала девушка, размазывая по щекам потекшую тушь.
На вид ей было лет двадцать, не больше. Отвечая на вопросы Сирина, она в волнении крутила дешевенькие серебряные кольца на детской руке и кусала пухлые губы.
– Его ни за что задержали. Это все я.
– Ну что вы, Оксана. Зачем вы на себя наговариваете? Не вы же напугали до смерти господина Архарова? Или вы?
– Нет, конечно! – испугалась девушка. – Но я обидела Мишку. Он рассердился и ушел, и на него теперь все думают, что это он ограбил постояльца.
Оксана смотрела на Сирина страдающими глазами раненой лани, тоскливо прикрыв рот ладошкой.
– У вас бывает много постояльцев? Или всегда так пусто, как сейчас?
– У нас всегда все занято. Люди бронируют номера на месяц вперед. Потому что недорого и в хорошем месте.
– А как получилось, что умерший Архаров оказался в отеле единственным постояльцем?
– В последний момент от брони отказались.
– Сразу от всей?
– Ну да. Делегация какая-то должна была заехать, но в последний момент передумала.
– Кто им бронировал номера?
– Сейчас скажу.
Девушка нагнулась к клавиатуре и забегала пальцами по клавишам компьютера, выводя на экран монитора нужную информацию.
– Вот, бронь заказал Женский Деловой центр. Адрес дать? Есть и телефон, если нужен.
– Буду очень признателен. Запишите на бумажке.
Сделав шаг в сторону, Сирин наступил на стоящее у конторки блюдце, пролив на паркет молоко.
– Извините, я вам тут напачкал, – проговорил он, оглядываясь на меня.
– Котика держите? – заулыбалась я, припомнив рассказ Нины о сосисочке в подсобке.
– Ну да, Рыжика подкармливаем, – смутилась администратор. – Интересный кот. Красивый и независимый. С разными глазами. Приходит и уходит, когда вздумает. И самым мистическим образом исчезает в той самой комнате, где скончался господин Архаров.
– Я взгляну на эту комнату? – спросил Сирин и, не дожидаясь разрешения, направился в глубь отеля.
– Последняя дверь справа, – проговорила Оксана, забегая вперед и указывая на нужную комнату.
Я устремилась следом за коллегой, на ходу прислушиваясь к Роминым рассуждениям.
– Комната покойного находится как раз над подсобкой «Секонд-хенда». Любопытно, Нина тоже рассказывала, что Рыж-Пыж прячется в ее подсобке так, будто кота там нет. Уж не убегает ли кот в такие моменты наверх?
– А если убегает, то что?
– То между подвалом и первым этажом есть лаз.
– Вполне возможно, – поддакнула я.
– И значит, нам нужно попытаться его найти.
– Угу.
Толкнув распашные двери, Рома шагнул в просторный светлый номер, залитый светом сразу из трех окон, и остановился, обводя взглядом интерьер. Выглядывая из-за его плеча, я тоже с любопытством осматривала широкую двуспальную кровать рядом с камином, овальный стол у противоположной стены, два изящных венских стула рядом со столом и удобные кресла с высокой спинкой. Кресла стояли на пушистом коврике, а за креслами высились заставленные книгами полки.
– Миленько, – протянула я. – Как в старые добрые дореволюционные времена.
