Но вернемся к предстоявшему в июне 1968 года матчу с Решевским и вопросу о суточных. Они предназначались спортсмену и тренеру на питание и, честно говоря, были довольно щедрыми. Однако, если спортсмен не получал приза в конвертируемой валюте (не будем забывать: рубли не обменивались!), то на покупку подарков приходилось сурово экономить. В дорогу на Запад, на истекающий яствами Запад брались килограммы и килограммы снеди — консервы, чай, сухари и т. д. Так, во время матча я питался нормально, а Фурман нашел в каком-то магазине жареную курочку за 5 гульденов и питался ею целый день. И так день за днем…
Матч я выиграл. Мне удалось вскрыть непрактичность игры Решевского, который всегда играл поверхностно вторую половину партии — по причине острой нехватки времени. И получил приз — 1200 гульденов, около 400 долларов по курсу того времени. В самолете по дороге домой Фурман был еще более замкнут, чем обычно. По приезде я узнал, что мой матч с Талем намечен ровно через месяц. Нужно было срочно начинать готовиться, но Фурман, сославшись на семейные обстоятельства, от совместной работы уклонился. Я готовился с Вячеславом Осносом. Предполагалось все же, что на матч с Талем в Москву Фурман приедет. Ближе к матчу стали циркулировать слухи — спортивный клуб армии, членом которого был Фурман, не разрешает ему помогать члену общества «Труд» Корчному. Что инициативу проявил не кто иной, как чемпион мира Т. Петросян, который уговорил маршала Баграмяна нажать на спортивный клуб армии. Все эти сплетни звучат очень правдоподобно, но сейчас мне представляется, что истинным инициатором всей этой истории был сам Семен Фурман. Ладно, матч у Таля, с помощью Осноса и Божьей, я выиграл…
Вспоминаю год 1970-й. Команда Ленинграда находится в Зеленогорске на тренировочном сборе. Из Ленинграда приезжает Фурман с каким-то пареньком. На глазах у всей честной команды паренек обыгрывает меня в блиц. Фурман вне себя от радости: «Хорошего я паренька нашел!» — хвастается он. «Нашел» — это слово я отметил особо, видимо, давно был в поисках… Очевидно, намечалась дружба не разлей вода с пареньком по фамилии Карпов. Ни на редкость юный возраст, ни сомнительный культурный уровень парнишки из Тулы не смущали тонкого знатока стратегии шахмат…
1972 год, Олимпиада в Скопье. Команда советских ассов состоит из 6 человек — 4 основных участника и 2 запасных. С командой посылаются тренеры — обычно два, а на этот раз три, на каждую пару игроков по тренеру. Вот так: Фурман будет помогать Карпову и мне. В одном из туров — встреча с командой Чехословакии, мне предстоит играть со Смейкалом. Ожидается защита Грюнфельда. Я сижу, готовлюсь, работаю, правда, не очень продуктивно. Фурман смотрит неподвижно. Вдруг он говорит: «Подожди меня, я скоро приду». Приходит минут через 10. «Садись, — говорит он, — я покажу тебе, что играть». «Так, — сказал я себе, — не нужно семи пядей во лбу, чтобы понять, куда ходил Фурман. Он просил разрешения Карпова кое-что показать мне. Значит, он работает с Карповым, а за мной только шпионит. Стоп!» Я отказался от помощи Фурмана. Это был мой последний в жизни контакт с этим человеком. Отныне ничто не отвлекало Фурмана от занятия, которое он посчитал делом своей жизни. Все свои знания, опыт, душу свою (!) он отдал воспитанию Анатолия Карпова.
Там, в Скопье, я невольно стал прокручивать цепочку наших отношений с Фурманом. Как случилось, что из, казалось бы, друга он превратился в откровенного врага? Я, наконец, понял. Там, в Амстердаме он претендовал на десятую часть моего приза! По-видимому, он считал такой дар само собой разумеющимся и потому не выдал свое желание ни единым словом. А мне это и в голову не пришло, не знал я такого неписаного обычая. А вот, думаю, дал бы я ему эти 40 долларов. Ведь могла бы измениться вся история советских и мировых шахмат…
* * *
С некоторых пор у Карпова появился и умный советчик — Александр Бах. По профессии он математик. Например, моего сына он натаскивал по математике и, как говорил Игорь, был очень хорошим репетитором. Бах любил находить общий язык с талантливыми молодыми шахматистами и помогал им дельными советами, а иногда, может быть, и как-то материально. Я сам познакомился с Бахом во время чемпионата СССР 1958 года в Риге, когда он опекал молодого шахматиста по фамилии Полугаевский. Потом он опекал Карпова (с 1969 года), позже Иванчука. У Баха была в Ленинграде квартира, в которой мог жить Карпов, пока у него не было своей. Бесспорно, Карпов перевелся из московского университета в ленинградский по совету Баха. Вероятно, прочная связь Фурмана с Карповым тоже была установлена под влиянием и при непосредственном участии Баха.
Знакомые присвоили Баху кличку «Кися», что означало сокращение фамилии «Киссинджер», бывшего Госсекретаря США. Как видите, знакомые высоко оценили способности этого человека. И советы, которые давал Бах Карпову, были исключительно ценными. Об этом я еще выскажусь в дальнейшем. А пока — конечно, по совету Баха — Карпов предложил мне свою поддержку в подготовке к матчу с Геллером. Решено было сыграть тренировочный матч из шести партий — пять я играл черными, одну белыми. Перед каждой партией я рассказывал юному партнеру, какой дебют я собираюсь играть, — знал он пока что мало, а я хотел, чтобы он подготовился к игре, поработал дома. Матч закончился вничью — две партии выиграл он и две я. Одна из партий, выигранных им в матче, была едва ли не лучшей, выигранной им за десяток лет, с 1970 по 1980 год. Карпов, когда описывает наш с ним тренировочный матч, «забывает» упомянуть обо всех деталях. Говорит, что он, юный шахматист, легко сыграл вничью с претендентом на корону. А в какой-то партии он, мол, стоял здорово, но моя жена плохо приготовила обед (играли мы у меня дома), из- за этого он неудачно закончил партию. Что тут сказать? Жена умерла, ничего возразить не сможет…
Я подготовился теоретически к игре с Геллером, обратил внимание и на физическую подготовку. Тогда входил в моду неторопливый бег, «бег от инфаркта», как называлась одна из книг, агитировавшая за этот вид спорта. Перед матчем я довольно регулярно стал бегать один-два километра. Мой партнер за доской никогда не скрывал своих агрессивных намерений, а я решил не уклоняться от острой борьбы. Тем более, что Геллер почти в каждой партии попадал в сильный цейтнот. После четырех боевых партий счет был равный, но оказалось, что у моего партнера иссякает энергия. Я выиграл пятую, седьмую и восьмую партии, и матч закончился.
В век компьютеризации, в том числе и шахматной компьютеризации, шахматная борьба лишилась некоторых привлекательных элементов. Расскажу о седьмой партии. Она была отложена с небольшим перевесом у меня. Но сколько я ни анализировал, я не видел возможности пробить позицию противника. Я придавал доигрыванию этой партии большое значение, я даже взял тайм-аут, чтобы лучше проанализировать позицию. То есть я анализировал ее три дня! Вячеслав Оснос предложил жертву фигуры. Она не выигрывала, но риск был небольшой — белые даже при лучшей игре противника удерживали позицию. Так я и сыграл при доигрывании. А Геллер этой жертвы не видел! Прошло четыре хода, и он опять был в жутком цейтноте. Я выиграл.
В наши дни никому не придет в голову анализировать позицию три дня. Компьютер за пару минут покажет вам все варианты, и за полчаса вы их вызубрите. А жаль!..
