Мое интервью ТАНЮГ через несколько дней вернулось в СССР. От меня потребовали письменных объяснений. В одном из них я заявил, что рад тому, что это интервью дает толчок для делового обсуждения творческих итогов матча. Нет, обсуждение творческих итогов не было запланировано и не состоялось. Вместо него советской печати была дана зеленая улица для моей травли. Застрельщиком выступил, конечно, Петросян. Под прикрытием могучей государственной машины отравленным оружием полуправды он наносил удар другому шахматисту, вызывая тем самым против него поток ненависти многомиллионного советского мещанства.
ПО ПОВОДУ одного ИНТЕРВЬЮ КОРЧНОГО.
«Советский спорт», 12 декабря 1974 г.
В югославской газете «Политика» 2 декабря сего года было опубликовано интервью с гроссмейстером Корчным. Что же нового поведал он — один из участников финального матча претендентов — о победителе матча, нашем соотечественнике, надежде советских шахмат Анатолии Карпове?
«Я считаю, что Петросян, которого я победил в полуфинале, по пониманию шахмат стоит выше Карпова».
«И вообще я думаю, что ни Спасский, ни Полугаевский, матчи с которыми он выиграл, не уступают ему по шахматным знаниям и таланту. Считаю, что и себя могу причислить к этим гроссмейстерам».
«Карпов не располагает богатым шахматным арсеналом».
«В матче я не играл слабее противника. Остаюсь при своем убеждении, что по силе и таланту я не уступаю Карпову. Повторяю, его шахматный арсенал весьма беден». «Не могу сказать, что моего противника ожидает блестящее будущее».
Этот отзыв звучит резким диссонансом во всей мировой печати, которая высоко оценивает шахматное дарование Карпова. В нем сквозит уязвленное самолюбие побежденного, нежелание признать свое поражение. Смешно требовать от молодого человека, почти юноши, энциклопедических знаний и широкого шахматного диапазона.
К сожалению, горечь поражения не позволила Корчному объективно оценить результаты матча, разобраться в его итогах. Он забыл меткую русскую поговорку: «После драки кулаками не машут!» Побежденный объясняет победы Карпова так: «Он обладает исключительно сильной волей, фанатичным стремлением к победе». А разве это плохо? Будьте объективны, Виктор Львович! Вы уступили Карпову в матче потому, что играли хуже, чем он! И в заключение хочу напомнить, что Корчной является соратником и старшим товарищем Карпова по сборной страны, а его интервью никак не вяжется с нашей спортивной этикой. Соперника надо уважать, даже если ему проигрываешь!
Тигран Петросян, Экс-чемпион мира.
Следом за Петросяном выступила шахматная федерация СССР. Потом в прессе стали публиковать так называемые «письма трудящихся». Так в Советском Союзе создавалось общественное мнение для наказания индивидуума или группы лиц.
НЕСПОРТИВНО,ГРОССМЕЙСТЕР!
«Советский спорт», 22 декабря 1974 г.
В редакцию идет поток писем, и ни в одном из них нет ни слова в защиту В. Корчного. Они разные по тональности и характеру аргументации, но их авторы едины в оценке Корчного.
«Вы низко поступили по отношению к своему соотечественнику» (Кудряшову капитан Днепровского пароходства). «Проиграли молодому гроссмейстеру на глазах у всего мира а теперь изворачиваетесь» (Коган, Москва). «Вам бы гордиться почетным счетом, с которым Вы проиграли гроссмейстеру, по Вашему утверждению, «не располагающему богатым шахматным арсеналом», а Вы ноете, унижая себя» (студентка КГМИ, Куйбышев). «Только что я пришел из студенческой аудитории, — пишет доцент Омского пединститута Момот, — более 180 студентов шумели в зале, словно разворошенный улей. Чего только не наслышался я в адрес гроссмейстера Корчного…»
Чего же просят, вернее, требуют читатели? Публичных извинений Корчного перед всеми любителями шахмат. Так считают несколько сотен читателей, приславших в эти дни письма в редакцию.
В. Панов, редактор отдела писем.
По совету немногих оставшихся друзей я написал короткое, из 62-х слов извинительное письмо. Помог составить его журналист Виктор Васильев. Он же приложил усилия, чтобы письмо было напечатано. Оно было опубликовано в газете «Советский спорт». Начальство не признало это письмо извинением. За его публикацию главный редактор газеты получил выговор.
Меня вызвали в Спорткомитет для очного сообщения о наказании. Стремясь отсрочить экзекуцию, я по примеру Петросяна лег в больницу Военно-медицинской академии. С жалобой на обострение язвы желудка. Что, конечно, не было подтверждено анализами. Отлежал две недели и все же был вынужден отправиться в Москву…
История с больницей имела продолжение. Через три года в ту же больницу попал мой сын. С тем же диагнозом, который был подтвержден анализами. Когда через год его стали призывать в армию, он попросил из больницы свои анализы — чтобы его не призвали. Анализы прислали, но мои — здорового человека! Только не подумайте, что это было сделано по ошибке…
В Комитете спорта заместитель председателя В. Ивонин сообщил мне, что «за неправильное поведение» я уволен на год из сборной команды СССР с понижением стипендии, с запрещением один год участвовать в международных соревнованиях за границей. И добавил: «Если вы дальше будете себя так вести, мы можем с вами расстаться — я не боюсь этого слова». Со стороны московского начальства других наказаний не было. Предстояли еще дисциплинарные меры со стороны начальства ленинградского…
Мой приятель, циник Лев Спиридонов называл город на Неве «столицей советской провинции». В прошлом главный город Российской Империи, он потерял свою значимость в советское время, но пыжился доказать свою незаурядность. Интеллигенцию города десятки лет физически истребляли; ее места в руководстве заняли серые люди, карьеристы. Ленинград стал самым реакционным городом в стране. Что я вскоре испытал на своей шкуре… Меня лишили права публиковать шахматные статьи, выступать с шахматными комментариями по телевидению. Квартира моя прослушивалась, почта изза границы не доходила — перестали поступать ко мне английский и югославский шахматные журналы. Упорно распространялись слухи, будто бы я подал заявление на выезд в Израиль. Из-за этого моего сына третировали в школе. На время мне запретили выступать с сеансами и лекциями. Во-первых, это была форма дополнительного заработка, а во-вторых, моя трибуна, где меня слушали сотни людей.
Через несколько месяцев мне все-таки разрешили сеансы и лекции. Но стали иногда присылать на мои выступления людей из Смольного — горкома партии. Выяснилось, что я рассказываю не то и не так, как следует. Снова стали вызывать на воспитательные беседы в комитет партии…
Уже в ноябре 1974 года, на закрытии матча с Карповым, присутствуя на церемонии своего унижения, я понял: я уезжаю… Но я еще не порвал все связи с этой страной, я хотел быть полезным ей! Когда меня за мои выступления перед публикой, за мои лекции стали вызывать на проработку, тут я остро почувствовал: в этих условиях я не могу больше быть полезен этому народу. Надо бежать!
В 2003 году московский журналист Виктор Хенкин вспомнил такую историю. В 1975 году он предложил мне написать вместе с ним итоговвую статью об одном турнире: с одной стороны, повысить качество статьи, с другой — в моем нелегком положении оказать мне материальную поддержку. Когда об этом узнал жандарм федерации Батуринский, то запретил это сотрудничество. Об этом Хенкин мне не рассказал, а просто вручил некоторую сумму денег — чуть меньшую, чем ожидалось.
