В этот момент я находился в тяжелом состоянии. Несмотря на сохранившийся перевес в счете, я всерьез подумывал сдать матч. Много внимания уделил мне в это трудное для меня время организатор матча Брана Црнцевич. Под Новый Год я взял два тайм-аута, и Брана отвез нас с Петрой в Нови-Сад, где мы отдохнули от кошмарного напряжения последних дней. И, по зрелому размышлению, я стал искать поддержку.
«…Группа любителей шахмат, парапсихологов, обещала, не выезжая из Швейцарии, помочь мне, оградить от вредного влияния извне во время игры. Не знаю, было ли это внушением или реальной поддержкой, но мне, к удивлению многих, удалось выйти из смертельного пике, свести вничью две партии. Потом в напряженной борьбе я выиграл еще две и — этот странный матч закончился. Результат — 7:4 при 7 ничьих…»
После беседы со швейцарскими парапсихологами я потребовал поменять боксы местами — чтобы Спасский смотрев мне не в затылок, а в глаза. Бондаревский упирался, но судья решил так. Вскоре эта «мелочь» сыграла важную роль. 17-я партия матча. У меня позиционное преимущество. Я задумался, как бы поскорее превратить его в нечто более ощутимое. Я вижу жертву пешки — с целью взломать линию обороны противника. Времени на часах много, я снова обдумываю последствия жертвы. Что-то я чувствую… Я посмотрел вперед. На меня из бокса смотрит Спасский и делает мне руками пассы. Я отчетливо чувствую, что они означают: «Ну, давай, жертвуй, ну, будь мужчиной!» Я снова стал смотреть жертву пешки. Туман в голове прояснился. Оказывается, я где-то что-то просмотрел в не очень длинном варианте — если бы я пожертвовал пешку, мое положение сразу стало бы безнадежно. Я взял себя в руки и сделал другой ход. Когда через несколько минут Спасский подошел к доске делать ответный ход, он был белее полотна. Я не повиновался ему! В этот момент, именно в этот момент он понял, что проиграл матч! Эту партию я, конечно, выиграл.
18-я партия. Я несколько небрежно разыграл дебют, и Спасский получил перевес в пространстве. Он играет прямолинейно, он торопится форсировать события. Если бы он играл осторожнее, не спеша наращивая перевес, то получил бы больше. Но он боится — партия будет отложена, и, как не раз бывало в матче, мой анализ окажется классом выше. Моя позиция перестала выглядеть проигранной. Сделав острейший ход в позиции, я предложил Спасскому ничью. Он отказался. Продолжая играть на выигрыш, он допустил пару ошибок и к моменту откладывания уже стоял заметно хуже. Он пришел на доигрывание, чтобы посмотреть мой записанный ход, и тут же сдался. Матч закончился.
Спасский всегда любил рассказывать, в каких хороших отношениях он со своими противниками. Я никогда в эти разговоры не верил. На этот раз ему было не до маскировки. Он отказался от всяких выступлений в прессе. В частных беседах он обвинил всех и вся, а в первую очередь меня и Кажича, что его гипнотизировали, мешали думать, и быстренько покинул Белград. На многие годы прекратились нормальные отношения со Спасским. В случае, если приходилось высказаться в прессе, или мы случайно сталквались во время соревнований — мы вели себя по-разному. Я считал, что у нас по-прежнему существует политическая общность взглядов, и всякий раз поддерживал его в прессе. А при встрече предпочитал быть холоден. Спасский, наоборот, встретив меня, был сама любезность, зато использовал любое выступление в прессе, чтобы сказать про меня какую-нибудь гадость. Но все-таки, мы — профессионалы, мы варимся в одном котле, и мы рано или поздно должны были наладить отношения друг с другом…
В 1984 году умер Бондаревский. 1986-й год. Мы со Спасским участвуем в небольшом турнире в Брюсселе. Турнир закончен. Мы сидим возле телевизионного экрана и смотрим развивающуюся перед нашими глазами 23-ю партию матча в Ленинграде между Каспаровым и Карповым. И без всякого вступления, будто рассказывая о вчерашнем происшествии, Спасский говорит: «Помнишь, Виктор, я обвинил Кажича, что он мешал мне играть, что он однажды помешал мне поставить коня на f5? Но оказалось, что это был Бондаревский. Идем мы после игры по Белграду, я говорю ему: «Вот, черт, не дали мне поставить коня на f5!» А он мне отвечает: «Но ведь он так хорошо стоял у тебя на d4!» А надо тебе сказать, что Бондаревский работал с Вольфом Мессингом».
Вот это новость! Вольф Мессинг, знаменитый в Советском Союзе гипнотизер, специалист по массовым сеансам гипноза, человек, способный заставлять людей действовать против их воли. Человек, деятельностью которого вплотную интересовался Иосиф Сталин… Человек, который с точностью до одного дня предсказал окончание войны в 1945 году. Человек, который не боялся ни бога, ни черта. Однажды, рассказывают, всесильный начальник КГБ Лаврентий Берия пригласил к себе Мессинга и в своем кабинете высказал желание, чтобы Мессинг участвовал в допросах, пытках людей, попавших в лапы КГБ. Мессинг отказался. Тогда Берия сказал, что Мессингу не выйти из этого здания, стал звонить по телефонам, чтобы все ходы-выходы были перекрыты. Но Мессинг вышел, и со двора, минуя последние ворота, помахал Берия ручкой. В своей автобиографии Мессинг вскользь подтвердил этот рассказ, не упомянув, правда, имени «всесильного начальника». Я вспомнил — Мессинг болел за Спасского. А Бондаревский, обладай он одной третью силы Мессинга, мог бы сделать многое… Вот, например, что я еще вспомнил.
…1965 год, Тбилиси, финальный матч претендентов Таль — Спасский. Первую партию Таль выиграл в сицилианской защите черными. Потом были сплошь ничьи, а потом вдруг Спасский выиграл четыре партии подряд. Выглядело это нереально — не поймешь, как и почему это случилось. А между тем, стало известно, что на гастроли в Тбилиси приезжал Вольф Мессинг! А что Мессинг болел за Спасского, это не было секретом. И тут я отчетливо понял: Таль, гипнотизер-любитель, попал на профессионала этого дела. Да еще под руководством самого Вольфа Мессинга! Отдадим должное 10-му чемпиону мира. Он был, пожалуй, пионером, первопроходцем новых видов борьбы — как бы выразиться поаккуратнее и в то же время понятнее — «возле шахматной доски». Как и следовало ожидать, попытки влиять на шахматные поединки нешахматным путем, со стороны, получили дальнейшее развитие.
Два человека из Петербурга хотели написать книгу о парапсихологии в шахматах и просили меня рассказать о моем матче 1977 года со Спасским. А чтобы расположить меня к рассказу, они решили просветить меня: «Известно ли вам, что в матче 1987 года в Севилье Каспаров для защиты от Дадашева пригласил известного английского парапсихолога Мэттьюза и еще одного испанца?» Я ничего этого не знал, меня в основном интересовали мои собственные проблемы, но мне понятно было, что и Карпов, и Каспаров располагают большими деньгами и, встречаясь между собой, не жалеют средств для своей собственной защиты.
Но вернемся к героям этой главы. Наконец-то мне стало понятно, почему Спасский так держался за старика Бондаревского! Я вспомнил 9-ю партию матча в Киеве. Я вспомнил Белград 1977-78 года. И содрогнулся — могучие были у меня противники!
Глава 17 ПЕРЕД МАТЧЕМ НА ПЕРВЕНСТВО МИРА
Темп жизни в Европе, как я уже упоминал, намного быстрее, чем в Советском Союзе, в том числе и шахматной жизни. Не успел я закончить матч в Белграде, как уже играл в Вейк-ан-Зее. Сыграл я прилично, пропустив вперед только Портиша. А потом отправился в Израиль. В небольшом городке Беер-Шева обосновался мой старый ленинградский приятель Л. Левант. Он популяризировал шахматы — основал шахматный клуб, стал регулярно проводить шахматные соревнования. В его первом турнире я принял участие и выиграл с неплохим результатом — 12 из 13-ти. Турнир привлек внимание властей. Нас, участников принял премьерминистр правительства Менахем Бегин. Я подарил ему свою книжку на английском языке «Шахматы — моя жизнь». Я был крайне заинтересован в знакомствах с сильными мира сего; не из-за тщеславия, а потому, что меня мучительно волновала проблема — как спасти семью из советского плена. Вот неполный список, к кому я обращался за эти несколько лет: к голландскому парламенту, к правительству Швейцарии, к ФИДЕ, к «Амнести Интернейшнл», к правительству Израиля, к европейскому парламенту, к президенту Исландии, к президенту Филиппин, к группе защиты гражданских прав британского парламента, к такой же группе во французском парламенте, к американскому госдепартаменту, к палате представителей США, к миллиардеру-коммунисту Арманду Хаммеру, к русской мафии Нью-Йорка… Брежнев мог бы составить книгу из этих петиций…
