В стенах Университета я провел 6 лет. Разочарование пришло сразу. Я видел в истории правду жизни, преломленную в исторических событиях. Но вместо истории пришлось изучать марксизм по расширенной программе. Кроме извращенных норм обучения, давила общая обстановка на факультете. Товарищеские отношения, симпатии юношей и девушек друг к другу — все было под контролем, все было извращено в духе партийной идеологии. Пьянки в факультетских группах по праздникам — 7 ноября, 1 мая, 9 мая, 31 декабря — звериное похмелье людей, желающих хоть на мгновение забыть, что происходит с ними в жизни.
Студенческая бедность вошла в поговорку. Вспоминаю себя: в кармане деньги на трамвай, на пачку самых дешевых папирос под названием «Мотор» (в народе переводится так: «Может Отравиться Только Один Рабочий»), совсем редко — на студенческий нищий обед. Если получаешь стипендию — немалое подспорье. Но это мне не всегда удается. Очень плох я был в изучении так называемых социально-экономических дисциплин диалектического материализма, политэкономии с их псевдологикой. Получишь тройку на экзамене, не сдашь зачет — плакала стипендия на полгода. Тройку можно пересдать, если разрешит комсомольское бюро курса. Видите ли, коммуна, все решают сами студенты! Даром, что деканат поставляет нормы — сколько человек нужно лишить стипендии. Помню заседание бюро на втором курсе. «А тебе зачем пересдавать? — сказали мне якобы товарищи по курсу. — Ты же шахматист, а не историк!»
Правы были, наверно, мои «товарищи». Из-за шахматных соревнований я задержался лишний год в негостеприимных стенах Университета. И плохо помню, как называлась моя дипломная работа. Кажется, «Народный фронт и компартия Франции накануне Второй мировой войны».
Студенческие будни, конечно, не мешали мне участвовать в соревнованиях. Последние встречи на юношеском уровне, где я принимал участие, были в 1949 году. Вместо личных соревнований, в связи с резким увеличением числа молодых дарований, стали проводить командные турниры. Команда Ленинграда во главе с Корчным, Лутиковым, А. Геллером, Спасским была вне конкуренции. На первой доске с результатом 5 из 6-ти я был недосягаем. На мои партии стали обращать внимание взрослые мастера. В анализ одной из партий после ее окончания включился даже Давид Бронштейн.
Мой первый «взрослый» турнир состоялся через полгода. В чемпионате Ленинграда я набрал 4,5 очка против участвовавших там мастеров, обыграл победителя турнира Марка Тайманова, отстал от него на пол-очка. Я выглядел в те годы хрупким молодым человеком, слабым физически, неспортивным. На занятиях физкультурой в Университете я бегал на средние дистанции, до трех километров. Ленинградский шахматист Михаил Hoax сказал мне, что как будущий шахматный профессионал я должен быть готов к значительным физическим и нервным перегрузкам. Мне необходимо стать физически сильнее. Он посоветовал мне есть овсяную кашу и заниматься гантелями. По его совету я стал есть кашу, тогда только кашу — целый день! — на протяжении нескольких лет. С гантелями я тоже занимался каждое утро. Помнится, на свой первый международный турнир в Бухаресте в 1954 году я отправился с трехкилограммовыми гантелями. И действительно, не знаю, как с физической силой, но в весе я прибавил — за пару лет не менее 10 килограммов…
Как я ни хвастаюсь своими успехами, мое развитие шло довольно медленно. Малопонятное чувство гордости мешало мне воспользоваться предложениями о помощи. Так, в начале 1950-го года такое предложение через посредников сделал сильнейший тогда шахматист города Александр Толуш: «Дайте мне Корчного, и я сделаю из него мастера». «Сам стану», — ответил я. И стал, конечно, вскоре. Но когда через пару лет к Толушу в обучение пришел Спасский и я заметил, как он растет прямо на глазах, — вот тогда я понял, как много потерял из-за своего упрямства. Нечто похожее случилось лет через 10. Я расскажу об этом в свое время.
В Советском Союзе было тогда около пятидесяти мастеров. О каждом, претендующем на это звание, квалификационная комиссия должна была прослушать доклад и решить — соответствует ли реальная сила шахматиста выполненной им норме. Когда пришло мое время, доклад обо мне сделал мастер Владимир Симагин. Скажем прямо — звание международного гроссмейстера получить в наши дни много легче, чем звание советского шахматного мастера 50 лет назад. А плоды столь бережного выращивания кадров, плоды — они очевидны, они разбросаны теперь по всему миру…
В 60-е и 70-е годы обо мне стали говорить как о закаленном бойце. И правда, процесс «закаливания» проходил не один год. Одним из таких запоминающихся турниров был полуфинал 18-го чемпионата СССР в Туле в 1950 году. Я начал турнир с ничьей, а потом меня стали бить все подряд. В 9-ти первых партиях я набрал всего одно очко. В чем дело? Да, каждый день я шел на игру с решимостью победить… или умереть. Так проходил процесс закаливания. Изменилось ли во мне что-нибудь за 10, 20, 30, 40 лет? Вряд ли. Каждый день после проигрыша я иду на игру с целью отыграться. Победить или умереть. Просто, сыграв десятки и десятки турниров, я научился быть более практичным, не проигрывать одну партию за другой, не умирать каждый день…
Запомнился мне и полуфинал первенства СССР следующего года. На финише, чтобы добиться успеха, я должен был выиграть едва ли не все партии. Я действительно выиграл три подряд. А в последнем туре мне предстояло играть белыми с гроссмейстером Смысловым. С легкостью он прошел весь турнир и обеспечил себе первое место. Как рассказывают, Смыслов не склонен был играть в тот вечер. Рассчитывая на быструю ничью, он взял билеты в театр. А мне ничья позволяла выполнить норму мастера. Но в случае выигрыша я попадал в финал первенства СССР! Я, конечно, решил играть, я испортил Смыслову вечер. Партия после пяти часов игры была отложена в неясной позиции. Потом был ночной анализ вместе с Толушем, потом доигрывание. С трудом мне удалось спасти партию.
В. Корчной — В. Смыслов
Ленинград 1951 Венгерская партия С50
1. е4 е5 2Kf3 Kс6 З.Cс4 Cе7 4.d4 d6 5.d5 Kb8 6.Cd3 Kf6 7.h3 с6 8.с4 b5 9.KсЗ b4 10.Kе2 0–0 11.CеЗ cd 12.cd Kfd7 13.g4 Ka6 14.Kg3 Kac5 15.Ce2 Лe8 16.0–0 Фa5 17. Лd8 Фd8 18.a3 Лb8 19.ab Л:b4 20.Л:a7 Л:b2 21.Kc4 Лb7 22.Лa3 Фc7 23.Фc2 Kf8 24.Лc3 Сd7 25. K:d6 C:d6 26.C:с5 C:с5 27.Л:c5 Фb6 28.Лcl Лa8 29.Лc7 Л:c7 30.Ф:c7 Фb6 31.Лbl Ф:h3 32. g5 h6 33.gh Ф:h6 34.Ф:e5 Лe8 35.Фh5 Фf4 36.Фf3 Фg5 37. Фh5 Фf4 38.Фf3 Фg5 39.Лb7 Кg6 40.Фh5 Фcl+ 41.Крh2 Кe5 42.Сdl g6 43.Фe2 Крg7 44.f3 Фf4 45.Крg2 Лh8 46.Фf2 Лh2+ 47.Кр:h2 Кg4+ 48.Крg2 К:f2 49.Кр:f2 Фf2+ 50.Се2 Сh3 51.ЛbЗ Фd4+ 52.Крel Фgl+ 53.Кf1 g5 54.ЛdЗ С: fl 55.Сf1 Фg3+ 56.Крd2 Фd6 57.КреЗ Крf6 58.Крf2 Кре5 59.Крg3 Крf6+ 60.Крg2. Ничья.
А вскоре я получил значок советского мастера спорта под номером 3901… В Ленинграде я стал фигурой заметной — в спортивной, культурной жизни города. У меня появились влиятельные знакомые. С их помощью жизнь становилась легче. Впрочем, я не любил использовать знакомства, чтобы получить что-нибудь. Вспоминаю, что летом 1951 года я собирался поехать на шахматный турнир в Одессу. Я пошел покупать билет на Витебский вокзал. Стояла очередь, многие сотни людей. Люди записывались стоять в очереди и приходили отмечаться три раза в сутки — в 8 вечера, 4 утра и 12 дня. Так я простоял три дня. А потом подошло мое время ехать. И мне удалось получить билет, но без плацкарты! Я спал двое суток на полу, под нижней полкой…
