Командир «Чиоды» Мураками, после того как его крейсер снялся наконец с якоря, решил, что при выведенном из строя флагмане Уриу находиться ближе всего к надвигающемуся «Варягу» и играющему в кошки-мышки «Корейцу» не слишком разумно. Действительно, его крейсер итак самый слабый по артиллерии в эскадре, к тому же две пушки правого борта уже выведены из строя первым залпом «Корейца». В сложившейся ситуации самое логичное – попытаться оттянуть противника под огонь остальных кораблей. И «Чиода», медленно ускоряясь, потянулся в сторону выхода из гавани. Однако этот маневр выводил его из «тени» «Асамы», в которой он комфортно скрывался до сего момента от артиллеристов «Варяга».
Русский же крейсер до сих пор игнорировал обстрелом все корабли противника, кроме уже обреченного японского флагмана, хотя то, что «Асама» долго не протянет, было видно невооруженным глазом. Крен продолжал нарастать, носовая башня и казематы бортовых шестидюймовок небоеспособны – стволы орудий в них уже смотрели в воду даже на предельном угле возвышения…
На «Чиоде» не могли знать, что, прекрасно помня о результатах боя в своей реальности, а «там» «Варягом» с больших дистанций было выпущено более полутысячи снарядов калибра три и шесть дюймов при отсутствии достоверно зафиксированных попаданий, Петрович в шкуре Руднева прилагал неимоверные усилия для того, чтобы снизить темп стрельбы. Это было просто необходимо для того, чтобы не поломать излишне нежные «канэшки» собственной стрельбой раньше времени, не утомить команды подносчиков и, главное, не допустить перегрева стволов, который приведет к снижению точности орудий в момент, когда она будет максимально необходима – при прорыве мимо «Нийтаки» с «Нанивой».
Ага, щассс! Гладко было на бумаге! Артиллеристы «Варяга», избыточно воодушевленные подрывом «Асамы» и дорвавшиеся до возможности пострелять вволю по практически не отвечающей мишени, были близки к технической скорострельности, которая всегда считалась недостижимой в боевых условиях! Все грозные крики Руднева с мостика и спорадические попытки старшего офицера снизить темп огня, игнорировались не только вошедшими в раж расчетами, но и мичманами – командирами плутонгов!
С палубы начинала доноситься пока еще нестройная песня «Варяга», постепенно подхватываемая остальной командой. «Запомнили, черти, зря, что ли, утром полчаса потратили на разучивание, хоть мелодию чуток и перевирают, как и слова в паре куплетов… Блин, а может, с песней до боя не стоило заморачиваться? Воодушевление – вещь хорошая, но одновременно горланить и кидать сорока-с-лишком-килограммовые чушки шестидюймовых снарядов… Ведь дыхания же не хватит! Впрочем, пока «летают мухой», мужики здоровые, жилистые. Посмотрим, что будет после первых попаданий в нас. Упс… Вот и накликал», – подумалось Рудневу (лже– не лже-, уже все равно, за прошедшие сутки он и сам перестал разбирать, где его мысли, а где те, что шли от личности его «альтер эго») при виде вставших у борта «Варяга» нескольких водяных столбов: «Нийтака» с «Нанивой» решили активно включиться в игру, открыв огонь по «Варягу», предотвращение прорыва которого и являлось главной задачей Уриу. Похоже, что «Корейца» японцы собрались оставить на десерт, ведь с его скоростью спастись бегством он никак не сможет.
А даже если бы и смог… К искреннему удивлению моряков Микадо, ни командир, ни экипаж русской канонерки и не помышляли этого делать! «Я не поверил своим глазам, когда этот маленький кораблик развернулся и бросился на японский броненосный крейсер как английский фокстерьер на кабана!» – фраза эта, сказанная после боя командиром «Паскаля» Сенесом американскому журналисту, за три дня была перепечатана десятками ведущих мировых газет и журналов…
* * *
Игры кончились. «Кореец» шел в свою последнюю атаку, да и «Варяг» наконец-то попал под обстрел оппонентов. Следующие полчаса должны показать, выйдет ли хоть что-нибудь из затеи бывшего форумчанина, или судьба «Варяга», и вправду, была исторически предопределена на 110 процентов.
Флагман Уриу, даже с выведенной из строя артиллерией главного и среднего калибров, оставался весьма беспокойным соседом. То одно, то другое противоминное орудие
[30] оживало и считало своим долгом выпустить как можно больше снарядов в «Корейца». С ними азартно перестреливались расчеты ПМК канлодки и уцелевшей бортовой 107-миллиметровки. В этой дуэли на стороне русских было одно немаловажное преимущество – по тактическим воззрениям того времени, для ПМК единственным подходящим снарядом считался бронебойный, без разрывного заряда. Так что многочисленные попадания с «Асамы» пока оставляли красивые, но достаточно безобидные пробоины в бортах «Корейца». Затопления через них удавалось не допускать с помощью заранее заготовленных из снятого рангоутного дерева пробок. Зато с канлодки в ответ прилетали нормальные 107-миллиметровые снаряды, которые даже при неточном попадании стабильно корежили орудия осколками и глушили прислугу разрывами, отбивая у японцев желание, а главное – возможность пострелять.
Но вечно это продолжаться не могло, рано или поздно трехдюймовый снаряд по теории вероятности просто обязан был залететь в машинное отделение канонерки. Здесь уже работала не баллистика, а статистика. Для того ведь и создавались эти длинноствольные скорострельные орудия! При попадании в миноносец снаряд должен был пройти сквозь метр угля и пробить паровой котел или повредить машину. А по степени защиты силовой установки «Кореец» принципиально от миноносцев, увы, ничем не отличался. И, наконец, какому-то отчаянному японскому комендору на «Асаме», упорно не желающему признавать факт неизбежного утопления своего крейсера, подфартило. Выпущенный им трехдюймовый снаряд пробил борт «Корейца» и навылет прошил один из котлов.
Носовая кочегарка наполнилась паром, скорость должна была в ближайшем будущем упасть минимум вдвое. По орудию, так некстати проявившему снайперские качества, отстрелялись из двух револьверных пушек Гочкиса, но даже если узкоглазого продолжателя традиций Робина Гуда и достали, он мог представляться богине Аматерасу с чувством выполненного долга.
У Беляева оставался последний шанс поквитаться с «Чиодой». Глядя на клубы пара, поднимавшиеся из светового люка машинного отделения, он прекрасно это понимал. Сокращенная смена кочегаров не сможет долго поддерживать достаточно паров для хорошего хода, а с учетом того, что половину из них неизбежно обварило…
Превозмогая боль в правом плече (из которого потом на «Паскале» извлекут пять мелких осколков), он решительно повернул штурвал влево и толкнул рукоятку машинного телеграфа на «Самый полный вперед». Понимая, что сейчас каждый кабельтов на счету, Беляев намеревался в этот раз пройти практически впритирку к «Асаме».
– Комендоры! Братцы! Это наш последний шанс показать японцам, на что способен наш старик «Кореец». Мы теряем пары, угольная яма левого борта и форпик берут воду. Но пока мы еще можем стрелять и попадать, мы должны сражаться! Не промахнитесь. Не посрамите! Не надо стараться выстрелить раньше «Чиоды», надо выстрелить точнее!
Против ожидания командира левая погонная восьмидюймовка разрядилась в корму отходящего японца сразу после того, как тот оказался в ее секторе действия.
