Масао, на лице которого опять прочно обосновалась маска невозмутимости, на секунду сорванная яростным порывом самоубийственной атаки, снова коротко поклонился оппоненту, но на этот раз в поклоне неуловимо присутствовало уважение к достойному сопернику.
«Зараза, и как он это делает?» – завистливо подумалось Балку.
– Уважаемый мичман Балк…
«Смотри-ка, а имя-то запомнил, хитрец» – пронеслось в мозгу Василия.
– …я рад бы пообещать, что тоже попытаюсь сохранить вам жизнь, но когда на кону стоит судьба броненосного крейсера Японского императорского флота, я не могу позволить себе рисковать. К тому же вы выглядите слишком серьезным противником, чтобы не драться с вами во всю силу. Прошу прощения за мои недостойные попытки над вами подшутить, и давайте приступим.
– А, и правда! Приступим. Вам, кстати, не кажется несколько сюрреалистичным, что на заре XX века судьба новейшего крейсера решается в поединке двух человек на средневековом клинковом оружии?
В ответ японец в первый раз с момента встречи улыбнулся.
– Знаете, Балк-сан, мне правда очень жаль, что вы мой враг и мне придется вас убить. С вами было бы очень интересно поговорить. Но, увы…
– Ну, как говорят у нас в России, человек предполагает, а Господь располагает. Если пройдет по-моему, то еще заболтаемся.
Мило беседуя, противники прошли к центру котельного отделения номер два, где коридор между котлами расширялся до четырех метров. Там они разошлись на десяток шагов, извлекли клинки из ножен, синхронно, будто неделю репетировали, отсалютовали друг другу (при этом на клинках метались отблески кроваво-красного пламени из топок) и начали медленно сближаться. За ними, затаив дыхание, молча следили болельщики, русские казаки и моряки обеих национальностей.
Когда противники не защищены доспехами, долгий поединок на мечах, со звоном, парированиями, злобными взглядами друг другу в глаза над скрещенными мечами – это чистый Голливуд. Одного удачного удара достаточно для переведения противника в список «бывших противников». Поэтому поединщики сближались осторожно, медленно и долго.
Масао держал катану двумя руками, традиционным японским хватом – клинок параллельно полу, рукоять катаны у правого уха, корпус развернут левым боком к противнику, ноги согнуты в коленях. Он справедливо рассчитывал, что европейцу с такой стойкой сталкиваться не приходилось, и имей он дело со своим современником, так оно и было бы.
Балк медленно приближался в классической европейской фехтовальной стойке – шашка в правой руке, левая отведена назад для поддержания равновесия при уколе, ноги пружинисто полусогнуты. На то, чтобы убедительно смотреться в этой стойке, Балк потратил не один час перед зеркалом, ибо классическим фехтованием в своем времени не увлекался, а демонстрировать японцу свое близкое знакомство именно с восточными единоборствами не стоило.
После долгого и медленного сближения на три метра и пары ложных выпадов, проигнорированных невозмутимым Масао, Балк пошел наконец в атаку. Он, казалось, поставил все на один укол, причем целью избрал ближнюю, левую ногу противника, выдвинутую в его сторону.
Масао был неприятно удивлен скоростью, с которой наносил укол его противник, и приятно тем, что тот фактически подставился под коронный японский рубящий удар в шею. Этим ударом его предки-самураи снесли не одну сотню буйных голов за века бурной японской истории. Где-то в глубине души японца молнией промелькнуло сожаление, что чем-то понравившегося ему русского придется все же убить, а тело уже выполняло заученную за годы тренировок до мелочей комбинацию.
Левая нога по дуге скользит назад и в сторону, заставляя противника еще дальше провалиться в погоне за ускользающей целью, потом на нее переносится основной вес тела, за счет чего в удар вкладывается вся масса тела. Катана описывает красивую дугу и, ускоряясь до немыслимой скорости, несется почти параллельно полу к шее русского. Навстречу ей, в тщетной попытке отразить удар, взлетела ЛЕВАЯ РУКА мичмана, что вызывало в мозгу Масао грустную усмешку: «И он считал себя МАСТЕРОМ? Этот меч снесет ему и руку, и голову. И не особо замедлится. Мой прадед как-то перерубил три тела разбойников одним ударом
[68]. После чего этот молодой идиот продолжит свой бессмысленный выпад, без головы он мне по ноге все одно не попадет».
На чтение описания этого эпизода у читателя ушло раз в десять больше времени, чем он занял. В бою мысль и чувства ускоряются, так же как и тела. Последнее, что запомнил Масао перед тем, как катана врубилась в предплечье Балка, это выражение его глаз – там не было растерянности проигравшего или страха! Они были абсолютно спокойны и к тому же заполнены торжеством.
За оставшиеся миллисекунды лейтенант успел подумать, что то-ли русский спятил, то ли он сам.
А потом клинок его самурайского меча ударил в предплечье мичмана и… скользнул с МЕТАЛЛИЧЕСКИМ звоном! В тот же миг начавшие расширяться от удивления шире предписанного природой глаза японца затопила ослепительная бело-голубая вспышка! Еще через доли секунды на смену недоумению пришла боль, взорвавшись гранатой в ноге. Она молниеносно и беспощадно, как огненное цунами, поглотила все его существо, накрыла мучительной пеленой и… Погасла. Мир исчез: что-то с размаху врезало по затылку Масао, избавляя его от физических и духовных страданий.
Глава 11
Гонки эстонских гончих
Тихий океан у восточного побережья Японии, Сангарский пролив, Японское море. 13–16 февраля 1904 года
В полном соответствии с теорией господина Гумилева, пока еще не написанной и неизвестно, имеющей ли шансы на возникновение в текущей реальности, на «Кассуге» сопротивления оказано не было. Действительно, все «пассионарии», а в просторечии сорвиголовы и любители подраться, записались в клуб Кен-до еще на пути в Европу и были распределены на «Ниссин» в Италии, при приемке кораблей. После пары снарядов, положенных комендорами «Варяга» перед носом крейсера (третий выстрел окатил брызгами клюз «Кассуги», за что неугомонный Авраменко получил свою порцию мата от старшего офицера, подзатыльник от командира плутонга и двойную чарку от Руднева), капитан «Кассуги» Пейнтер дисциплинированно лег в дрейф. Высадившаяся со шлюпок призовая партия во главе с Рудневым (больше доверить переговоры было, увы, некому), поддерживаемая молчащими до поры пушками и пулеметами «Варяга», беспрепятственно проследовала в рубку. Там был дан последний и решительный бой за право «Кассуги» ходить под японским флагом.
– Это пиратство! Чистой воды произвол! – уже не в первый раз повторял коммодор Пейнтер.
– Не горячитесь, сэр Хью, в чем именно вы усматриваете нарушение международного права?
– Вы, вы… вы что издеваетесь?! Вы без всякого повода нас остановили, открыли огонь по кораблю, идущему под коммерческим британским флагом. Да вы понимаете, что сейчас подойдет сопровождающий нас крейсер Роял Нейви «Король Альфред», под который вы так нагло вырядили свою посудину, вообще официально утонувшую, между прочим, и сметет вас с поверхности моря за нападение на корабли торгового флота его величества короля Эдуарда.
