— Ничего, — проворчала Дарья, — будет тебе завтра еда. Лучший деликатес.
Спать ей не хотелось. К тому же она боялась, что, уснув, снова попадет в грозовой кошмар. Уселась за стол, да так и просидела до утра возле монитора, глядя на узников в камере пыток и ощущая, как пробуждается, будто древний свирепый ящер, злость. Холодная энергия текла по жилам, вчерашняя хандра теперь казалась глупой слабостью, которая, конечно же, не повторится. Нынче время гнева, время скальпеля и решительных действий.
И время для пары чашек крепкого кофе.
Позавтракав, Дарья вызвала такси и поехала на кладбище. Положила букет цветов на могилку Киры и прочитала вслух одну из сказок про Братца Кролика и Братца Лиса. Прочитала звенящим от напряжения голосом, то и дело запинаясь и делая паузы, чтобы вытереть слезы и сосредоточиться.
Когда садилась в такси, чтобы вернуться в особняк, заметила, как возле остановки остановился автобус, из которого вышла Глафира. Поправив выбившуюся из-под черной косынки прядь волос, женщина направилась на кладбище. Несколько мучительных секунд Дарья боролась с собой. Ей очень хотелось подойти к Глафире, обнять, но она понимала: это будет слабостью, которая посеет сомнения и, возможно, станет причиной новой хандры. Нет, только не сейчас, не перед тем, что она собиралась сделать.
Проводив Глафиру мрачным взглядом, Дарья провела пальцами по шраму на лбу и излишне резко сказала водителю:
— Поехали!
За час до полудня она насыпала в бутылки с водой хорошую дозу снотворного, спустилась в подвал и бросила бутылки узникам. Свин сразу же открутил крышку и принялся жадно пить, не отрывая голодного взгляда от экрана телевизора. Виктор же поставил бутылку перед собой и с каким-то вымученным ехидством поглядел на Дарью:
— Ну и как? Застала своего мужа живым?
— Да, — вырвалось у Дарьи, хотя отвечать она не собиралась.
Виктор рассмеялся, покачивая головой.
— Слышишь, братишка? Я тебе бутылку пива проспорил. Но уж извини, в ближайшее время ты ее не получишь.
Свин на его слова внимания не обратил, мысленно он сейчас был участником идущего на экране кулинарного шоу, дегустировал творожную запеканку, обильно политую сиропом.
— Ты его грохнула? — спросил Виктор у Дарьи. — Ну, конечно же, грохнула. Гроза в тебе не ошиблась. Ты понимаешь, о чем я, рыжая? — Ухмылка резко сошла с его лица, в чертах появилось что-то волчье. — Мы игрушки в ее руках, а ты главная игрушка. Ты делаешь именно то, что ей нужно. Ты кормишь ее! Она убила твою дочь, не мы. Это всегда была Гроза. Она и сейчас стоит за твоей спиной и хохочет.
Дарья развернулась и быстро вышла из камеры пыток, а Виктор выкрикнул ей вслед:
— Давай, рыжая, накорми ее досыта! Злость и страх — ее пища, пускай сука обожрется!
Его слова еще долго звучали в голове. Они раздражали и вызывали обиду. Дарья выпила чашку кофе, налила еще одну, мысленно доказывая самой себе, что все произнесенное Виктором не имеет никакого смысла, бред человека, спятившего от голода и отчаяния. И вообще, не нужно было его слушать, рассудок сейчас слишком уязвим. Все из-за проклятых ночных кошмаров.
Со второй чашкой кофе она прошла в свою комнату, уселась возле монитора компьютера и с удовлетворением заметила, что Виктор то и дело прикладывался к бутылке с водой. Скоро оба узника уснули, и Дарья поднялась из-за стола.
— Я справлюсь, — подбодрила она себя. — Справлюсь.
Ей было жутковато. Возникла мысль выпить рюмку водки для храбрости, что Дарья и сделала, зайдя на кухню. Выпила одним махом, даже не поморщившись. А потом взяла коробку, в которой находились шприцы, ампулы с обезболивающим, рулон ваты и скальпель, и спустилась в подвал.
С кого начать? Со Свина!
Она подошла к нему, опустилась на колени, ощущая, как между лопатками потекли струйки пота, открыла коробку и вынула скальпель.
Ее всегда пугали хирургические инструменты. Она без дрожи смотрела фильмы ужасов и страшные криминальные репортажи, но, когда в какой-нибудь передаче, даже мельком, показывали операционную, врачей в масках и сверкающие хромом инструменты, она отворачивалась, чувствуя жуткий дискомфорт и стараясь немедленно вычеркнуть из памяти те кадры, что успела увидеть.
Но сейчас скальпель был в ее руке — холодный, отражающий свет люминесцентных ламп. От него веяло трагизмом и какой-то сокрытой в металле силой. С глубинным мистическим трепетом Дарья мысленно сказала ему: «Мы с тобой не враги!», и ей почудилось, что инструмент отозвался, послав в ее руку импульс решительности.
Дарья отложила скальпель, отколола одну из ампул, набрала в шприц обезболивающее средство и, уже не колеблясь, вонзила иглу в кожу Свина рядом с ухом. Свин на укол не отреагировал — спал крепко. Дарья выждала секунд тридцать и снова взяла скальпель. Попыталась внушить себе, что перед ней сейчас не живой человек, а нечто неодушевленное. Не получилось. Тогда она, разозлившись, процедила:
— Он убил Киру!
И с чудовищным напряжением, с побелевшим лицом и зубовным скрежетом принялась отрезать Свину ухо. Она ощущала, как сталь рассекает хрящи, как лезвие с легкостью, будто существуя само по себе, разъединяет плоть. В этом было что-то магическое, не дающее отвращению взять верх. На короткий миг Дарьей даже овладел восторг.
Она положила отрезанное ухо в пластиковый контейнер, оторвала от рулона кусок ваты и приложила его к ране. Вата быстро пропиталась кровью. Свин поморщился, издал тихий звук, похожий на стон, но власть сна была слишком сильна.
Дарья выбросила окровавленную вату в ведро с экскрементами и приложила к ране другой ватный ком, который закрепила пластырем.
Со Свином все. Теперь черед Виктора. Она поглядела на него и содрогнулась. Приближаться к этому матерому волку было страшно: а вдруг он притворяется, что спит, и только и ждет, когда она к нему подойдет? Да, она собственными глазами видела, как он пил воду со снотворным, но… Дарья не могла придумать логичные аргументы, которые должны следовать за этим «но», а решительность тем временем улетучивалась.
— Он спит крепко, не сомневайся, мамочка, — прозвучал детский голос.
Копия Киры вышла из-за спины Дарьи, проследовала к Виктору и тренькнула колокольчиком возле его головы.
— Ему сейчас хоть руки и ноги отрезай, не проснется. Не-а, точно говорю — не проснется.
Дарья взяла коробку, подошла и села возле Виктора, выругав себя за то, что поддалась страху. Медлить не стала — быстро вколола успокоительное и с суровым выражением лица, не испытывая ни восторга, ни отвращения, отрезала ухо. Приложила вату к ране.
Веки Виктора чуть подрагивали, дернулась рука. Дарья подумала о том, как просто было бы сейчас перерезать ему горло. Один взмах скальпелем — и все, конец. Скальпель блестел так заманчиво, он словно бы просился в руку.
— Отрежь ему второе ухо. И нос! — с азартом посоветовала девочка. — Отрежь, мамочка, отрежь! И пальцы отрежь! Ну, хотя бы один палец!
