В сентябре девушка уже не могла думать ни о чем другом, кроме как о бегстве, и на рассвете грезила о будущем, лежа в постели с открытыми глазами. А днем все чаще косилась на Халила, младшего брата. Не так давно его лишили возможности смотреть любимые американские фильмы и встречаться с приятелем Бабаком только потому, что тот был шиит. Иногда Фарие казалось, что Халил ей сочувствует. Со временем она все больше утверждалась в этом подозрении, пока не стала смотреть на него как на своего потенциального союзника.
Потом ее внимание стали привлекать телефоны. Мобильники отца и братьев – все телефоны, какие только были в доме. Фария внимательно наблюдала за движениями пальцев Ахмеда или Башира, когда те набирали код, и подмечала места, где братья и отец оставляют мобильники, – на столе и на телевизоре, на кухне, возле тостера или чайника. Со временем все чаще стали возникать ситуации, когда братья не могли найти свои телефоны. Тогда они начинали звонить друг другу, но и это не помогало. После долгих поисков поставленные на беззвучный режим мобильники обнаруживались в самых неожиданных местах.
Некоторое время эта игра забавляла Фарию, но потом девушка поняла, что увлекаться ею не стоит. Лишая мужчин возможности общаться с клиентами, она ставила под удар не только их честное имя, но и экономическое благополучие. Дела и без того шли неважно, и три чертовы фабрики стали бы для них подарком судьбы. Теперь Фария была едва ли не единственной надеждой семьи, и не удивительно, что петля затягивалась все туже.
Со временем атмосфера в семье накалялась. Алчность и тщеславие все еще горели в глазах братьев, но появилось и другое. Все чаще Фарие казалось, что родные ее боятся. В их голосах мелькали заискивающие нотки. Иногда они уговаривали ее как следует поесть, потому что Камару нравились женщины в теле. При этом по-прежнему не спускали с нее глаз, подобно ястребам, выслеживающим добычу. Они ждали, когда она покорится и примет свою судьбу.
Наконец наступила развязка. Это случилось в сентябре два года назад. Утром Фария завтракала, а старший из братьев, Башир, играл с телефоном…
* * *
Малин глотнула красного вина и подняла глаза на Микаэля. Полчаса назад он оставил ее здесь, в лекционном зале Музея фотографии, в отличном настроении, а сейчас она походила на увядший цветок. Малин сидела за импровизированным барным столиком, запустив пальцы в волосы. На сцене все еще распалялся лектор.
– Эй, – осторожно позвал Блумквист.
– Кто тебе звонил? – спросила Малин.
– Сестра.
– Адвокат?
Он кивнул и заглянул ей в глаза:
– Что-нибудь случилось?
– Да так, ничего. Я разговаривала с Лео.
– У него проблемы?
– У него все отлично.
– Не похоже.
– Все действительно просто превосходно. Мы наговорили друг другу кучу приятных вещей. Он восхитился тем, как я выгляжу, я – его лекцией. Нам действительно очень не хватало друг друга все это время… бла-бла-бла… Но знаешь, что-то здесь не так.
– То есть?
Малин задумалась. Потом огляделась, словно опасалась, что Лео может ее подслушать.
– Как-то… пусто, – вдруг пояснила она. – Мне показалось даже, что он тяготится мной.
– Что ж, – вздохнул Микаэль, – друзья приходят и уходят.
И погладил ее по волосам.
– Нет, я понимаю, что проживу и без Лео. Но все же… Знаешь, мы ведь действительно были близки некоторое время…
– Были. – Микаэль тщательно подбирал слова.
– Мы были близки. Но самое неприятное даже не это. Мне показалось… что он темнит.
– В каком смысле?
– Он сказал, что помолвлен с Юлией Дамберг.
– Кто такая Юлия Дамберг?
– Аналитик из фонда Альфреда Эгрена. Нет, она очень мила, я бы даже сказала, красива. Но… не слишком умна. Они никогда особенно не общались, Лео держался с ней как с ребенком. Просто не могу взять в толк, с чего вдруг эта помолвка…
– Бывает, – пожал плечами Микаэль.
– Прекрати, – зашипела Малин. – Нет, я не ревную, что бы ты там ни думал… я всего лишь…
– Что? – не выдержал Блумквист.
– Ничего не понимаю. Что-то здесь не так… Просто голова идет кругом.
– То есть тебя огорчает совсем не то, что Лео выбрал не ту девушку?
– Иногда ты бываешь на удивление глуп, Блумквист.
– Я всего лишь пытаюсь понять.
– И не пытайся. – Малин скорчила злую гримасу.
– Но почему? – удивился Микаэль.
– Потому что… – Малин замолчала, подбирая слова. – Потому что я сама пока ничего не понимаю.
– Но я мог бы помочь тебе. Провести небольшое расследование…
– Черт, да оставь ты наконец свои расследования!
Теперь настала очередь Блумквиста сердиться. Он фыркнул – хотя, возможно, это было несправедливо по отношению к Малин. Но тут сыграли роль все переживания последних дней – и неприятности с Лисбет, и Флудберга, и проблемы в газете.
Малин подняла испуганные глаза.
– Прости, – прошептал Микаэль.
– Это ты меня прости.
– Я был несдержан. – Он вымученно улыбнулся. – Так что там случилось с Лео?
– Все то же, – вздохнула Малин.
– То есть?
– Я все вспоминаю ту ночь, когда он что-то писал в своем кабинете. Что-то там было не так…
– Что именно?
– Во-первых, он не мог не слышать меня, когда я вернулась в кабинет во второй раз.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что Лео страдает гиперакузией.
– Чем-чем?
– Гиперакузией. У него аномально обостренный слух. Он чувствует малейшее колебание воздуха – например, как хлопает крыльями бабочка в полете. Не понимаю, как я могла забыть об этом. Когда в зале опрокинули стул, он вздрогнул, будто от страшного грохота, я вспомнила… Как ты думаешь, Микаэль, не пора ли нам идти? Я устала от этой болтовни о купле-продаже. – Малин запрокинула голову и вылила в рот остатки вина.
* * *
Фария Кази сидела в камере в ожидании нового допроса. Все оказалось не так страшно, как она думала. Вот уже два раза Фария рассказывала полицейским о том, что творили в отделении Бенито и ее подручные. В первую очередь их интересовала Лисбет. Как она оказалась в камере? Какова ее роль в истории избиения Бенито? Фарие хотелось крикнуть: «Это Лисбет Саландер спасла мне жизнь! Это она, а не Альвар Ульсен, ударила Бенито». Но Фария обещала держаться, хотя ложь давалась ей нелегко. Она полагала, что так будет лучше для Лисбет. Собственно, когда в последний раз за нее кто-нибудь заступался? Если такие случаи и были, Фария о них забыла.
