Ракель вышла на балкон и некоторое время смотрела на Оденплан, облокотившись о перила. Потом вернулась в квартиру и продолжила приготовления. Достала из гардероба в прихожей кожаную сумку из коричневой кожи, упаковала в нее то, что принес Беньямин – ее неизменный ассистент и преданный друг, – и вернулась в ванную. Наложила на лицо косметику, водрузила на голову безвкусный черный парик и снова улыбнулась своему отражению в зеркале. Или это был всего лишь нервный тик? Последнее было бы странно. Обычно Ракель умела держать себя в руках, даже в самых экстраординарных ситуациях.
* * *
Микаэль и его сестра Анника сидели за уличными столиками ресторана «Пане Винос», на Бреннчюркагатан. Они заказали пасту с трюфелями и красное вино и увлеченно обсуждали планы на лето. Только когда эта тема была исчерпана, Анника перешла к описанию ситуации, сложившейся во Флудберге.
– Честное слово, Микаэль, – начала она, – иногда полицейские ведут себя как идиоты. Ты вообще в курсе, что происходит в Бангладеш?
– Ну… более-менее…
– В Бангладеш ислам – государственная религия. В то же время конституция гарантирует гражданам свободу слова, а это что-нибудь да значит.
– Да, но дальше гарантий на бумаге дело, похоже, не идет…
– Правительство находится под постоянным давлением исламистов и вынуждено принимать законы, запрещающие любое высказывание, которое может оскорбить чувства верующих. Может оскорбить, – повторила Анника, сделав акцент на слове «может». – Здесь, как ты понимаешь, все зависит от чувствительности верующего. Неудивительно поэтому, что нашлись силы, склонные толковать эти законы в самом строгом смысле. Многие журналисты были приговорены к длительным тюремным срокам. Но даже не это самое страшное.
– В таком случае мы имеем дело с превратным толкованием закона.
– Закона, который играет на руку исламистам, – перебила Микаэля Анника. – Джихадисты стали не только систематически угрожать инакомыслящим, но и чинить расправы, вплоть до убийства. При этом сами они предстают перед судом крайне редко. Особенно яростным атакам подвергается сайт организации «Мукто-Мона»
[26], ратующей за свободу слова, совести и просвещение. Многие скрибенты уже пали от рук террористов, другие подвергаются угрозам и внесены в списки приговоренных к смерти. Молодой биолог Джамал Чаудхери был одним из них. Время от времени он писал для сайта тексты просветительского характера, в основном по теории эволюции. Шведский ПЕН-клуб
[27] помог ему бежать в Швецию, где, как казалось первое время, Чаудхери действительно получил возможность перевести дух. Оправившись от пережитого на родине, он даже посетил диспут на тему религиозного притеснения женщин, проходивший в июне месяце в «Культурхюсет».
– И встретил там Фарию Кази, – подхватил Микаэль.
– Отлично, значит, ты все знаешь, – обрадовалась Анника и продолжила: – Фария сидела в задних рядах. Неудивительно, что Асад не мог оторвать от нее глаз, она действительно очень красивая девушка. После диспута он подошел к ней. Так началась их любовь, вылившаяся в трагедию современных Ромео и Джульетты.
– То есть? – не понял Блумквист.
– Именно так, – подтвердила Анника. – Как и герои Шекспира, Джамал и Фария принадлежали семьям, стоявшим по разные стороны баррикад. Джамал боролся за свободу и демократию в Бангладеш, а отец и братья Фарии взяли сторону исламистов. Ко всему прочему Фарию хотели выдать замуж против ее воли. За некоего Камара Фатали.
– А это еще кто?
– Сорокапятилетний фабрикант из Дакки. Владелец роскошного особняка с огромным штатом прислуги. Помимо всего прочего, он оказывает поддержку многим кауми в Бангладеш.
– Кауми?
– Исламские школы, которые неподконтрольны государству. Идеологическая кузница джихадистов. У Фатали уже есть супруга, примерно его лет. Но фотографии Фарии, которые он увидел в «Фейсбуке», настолько очаровали его, что Фатали решил взять девушку второй женой. Однако получить въездную визу в Швецию такому типу, как ты понимаешь, не так-то просто. Разочарование Фатали росло…
– А тут еще в «Фейсбуке» появились снимки Джамала Чаудхери, – догадался Микаэль.
– Совершенно верно, и теперь братья и отец Фарии имели как минимум две причины желать Чаудхери смерти.
– То есть? – не понял Микаэль. – Ты хочешь сказать, что его смерть не была самоубийством?
– Все, что я хочу, – ввести тебя в курс дела, Микаэль. Джамал стал их злейшим врагом, Монтекки. Он и сам правоверный мусульманин, но куда менее радикальный. Так же, как и его родители – оба преподаватели университета, – он полагает, что и в мусульманском обществе должны быть гарантированы основные права и свободы граждан. Уже одно это делало его врагом Камара и родственников Фарии. Но главная проблема – их любовь. Она ставила под угрозу не только честь семьи Кази, но и ее экономическое благополучие. Мотив убийства в данном случае налицо. Джамал и сам понимал, что ведет смертельную игру, но он и не думал отступать. Чаудхери вел дневник, который уже перевели с бенгали и вовсю цитируют в протоколах расследования. Не хочешь послушать?
– Охотно.
Микаэль глотнул «Кьянти», пока Анника доставала из портфеля увесистую папку.
– Вот, здесь… – Она пролистала несколько страниц. – Слушай…
«Я видел смерть друзей и покинул родину. После этого краски мира поблекли для меня. Жизнь моя была объята тьмой, и продолжать ее я не видел смысла…» Именно последняя фраза и послужила главным доказательством того, что трагедия в метро была самоубийством, – пояснила Анника. – Но пьеса продолжается.
«Тем не менее я все еще пытался жить и даже нашел в себе силы сходить на диспут о религиозном притеснении женщин, который проходил в июне в Стокгольме. Я не ожидал от него ничего особенного. Меня давно перестало волновать то, что когда-то значило для меня так много. И я только удивлялся энтузиазму имама на сцене, все еще полагавшему, что нам есть за что бороться. Сам я давно уже сдался и стоял одной ногой в могиле. В каком-то смысле я тоже был убит»… Слишком много от мелодрамы, ты не находишь? – спросила Анника.
– Вовсе нет, – возразил Микаэль. – Он ведь был молод, этот Джамал. Все мы когда-то писали или думали нечто подобное. Он напоминает мне моего несчастного коллегу Андрея… Продолжай…
– «Итак, я считал себя мертвым и потерянным для жизни, когда вдруг увидел в зале молодую женщину в черном платье. В глазах ее стояли слезы. При этом женщина была так красива, что у меня защемило сердце. Жизнь снова пробудилась во мне. Это было подобно электрическому разряду, и я понял, что не могу не подойти к ней. Что-то подсказывало, что мне, и никому другому, предстоит ее утешить. Итак, я направился к ней. Уже не помню, что за глупости я ей говорил. Мне казалось, я выставил себя полным дураком, но она улыбнулась и даже согласилась прогуляться со мной по городу. Мы вышли на площадь, как будто давно уже договаривались туда выйти, и пошли мимо риксдага…»
