– Любопытно, – согласилась Соня Мудиг.
* * *
Микаэль Блумквист прогуливался по Хантверкаргатан на Кунгсхольмене, когда у него зазвонил мобильник. Это была Софи Мелкер из редакции «Миллениума». Она интересовалась его самочувствием. Софи была восемнадцатой по счету, кто интересовался самочувствием Микаэля в тот день, и этому, вероятно, следовало бы радоваться. Но Блумквист не желал выслушивать ни соболезнований, ни сожалений. Он хотел немедленно уйти в работу. Взять быка за рога – как Микаэль делал это всегда, когда расследовал убийство. С утра он был в Уппсале и читал материалы расследования, инициированного в связи со смертью Карла Сегера. Теперь Блумквист направлялся на встречу с женщиной по имени Эллинор Юрт, бывшей невестой психолога.
– Спасибо, – ответил он Мелкер. – Созвонимся позже. Я тороплюсь.
– Хорошо, тогда поговорим об этом позже.
– Поговорим о чем?
– Эрика просила кое о чем тебе рассказать.
– Рассказывай сейчас. Какие-нибудь новости?
– Как сказать…
– То есть? – не понял Микаэль. – Говори как есть.
– В досье Вивеки и Хермана Маннхеймеров нет ничего особенного, – отвечала Софи.
– Я и не думал обнаружить там что-то особенное, – отозвался Микаэль. – Вообще меня больше интересовало досье Лео. А именно был ли он усыновлен Маннхеймерами.
– Понимаю. Его бумаги в идеальном порядке. В них сказано, что Лео родился в Вестерледском приходе, где и проживали Херман и Вивека на момент его рождения. Колонка «Сведения о приемных родителях, усыновлении и т. п.» не заполнена. Ничего не подтерто и не зачеркнуто, все выглядит нормально. Даже слишком, сказала бы я. Перечислены все приходы, где он жил в детстве и юности.
– Тем не менее тебя что-то насторожило?
– Дай же мне сказать. В архиве я не удержалась и заказала и свое досье тоже. Я заплатила за него восемь крон, которые охотно жертвую в пользу «Миллениума».
– Ты очень великодушна.
– Ты знаешь, что я всего на три года старше Лео, – продолжала Софи. – Но мое досье выглядит совсем иначе.
– В смысле? – не понял Микаэль.
– Оно далеко не такое аккуратное. Я почувствовала себя старухой. В колонке под номером девятнадцать перечислены все приходы, где я когда-либо проживала. Уж и не знаю, кто ее заполнял, – вероятно, какие-нибудь церковные бюрократы, – но выглядит она, скажем прямо, неопрятно. Одни отметки сделаны от руки, другие на машинке. Кое-где прямо на тексте стоят штемпели. Местами записи сделаны наискосок, так что разобрать буквы очень трудно. Но у Лео все идеально. И все, похоже, пропечатано на одной машинке, одним шрифтом.
– То есть ты хочешь сказать, что записи были сделаны задним числом?
– Ну… – замялась Софи, – если б об этом меня спросил кто-нибудь другой или это досье попало бы мне на глаза случайно… мне такое и в голову не пришло бы. Но ты из всех нас сделал параноиков, Микаэль. Поэтому отвечу тебе так: да, принимая в расчет вышесказанное, я не исключаю того, что эти бумаги были заполнены задним числом. А зачем тебе все это, если не секрет?
– Сам пока не знаю. Надеюсь, ты действовала анонимно?
– Я воспользовалась правом открытого доступа, как и велела Эрика, – ответила Софи. – Со мной все проще; я ведь не такая звезда, как ты.
– Ну, вот и отлично. Береги себя!
Блумквист дал отбой и продолжил путь через Кунгсхольмскую площадь. День выдался солнечный, что совсем не упрощало стоявшей перед ним задачи. Микаэль отыскал нужный дом по улице Нурр Мэларстранд, 32, где жила бывшая невеста Карла Сегера Эллинор Юрт. Теперь ей было пятьдесят два года, она курировала аукционы «Буковскис», вот уже три года как была разведена, активно участвовала в каких-то некоммерческих организациях и даже тренировала баскетбольную команду, в которой играла ее пятнадцатилетняя дочь. В общем, судя по всему, вела активный образ жизни.
На озере Меларен был полный штиль. Микаэль посмотрел на другой берег, в сторону своего дома. Стояла невыносимая жара. Он вспотел, пока набирал код на домофоне и поднимался в лифте на последний этаж. Зато ему не пришлось долго стоять под дверью.
Эллинор открыла почти сразу. Выглядела она на удивление молодо. Черный пиджак и серые брюки. Коротко остриженные волосы не могли скрыть бледный шрам в верхней части лба. Темно-карие глаза пристально смотрели на гостя.
Квартира поразила Блумквиста обилием книг и картин. Хозяйка принесла чай и печенье. Когда она расставляла чашки, руки ее дрожали. Они устроились в голубых креслах под красочным полотном с видом Венеции.
– Признаюсь, меня удивило, что кто-то заинтересовался этой историей спустя столько лет, – сказала Эллинор.
– Понимаю, – ответил Блумквист. – Жаль, что приходится бередить старые раны, но мне хотелось бы больше знать о Карле.
– Зачем вам это?
Микаэль ответил не сразу.
– Боюсь, я сам пока плохо себе это представляю, – честно признался он. – Наверное, все дело в том, что я не очень-то верю в то, что это был несчастный случай. Кое-что не состыкуется.
– А если конкретнее?
– Пока это не более чем смутные предчувствия. Я только что из Уппсалы, читал свидетельские показания в архиве суда. И знаете – там действительно не к чему придраться. Все согласовано просто идеально. В действительности так не бывает. Правда, как показывает по крайней мере мой опыт, всегда неожиданна, нелогична. Потому что люди редко руководствуются логикой в своих поступках. Ложь – особенно неумелая – почти не обнаруживает несостыковок. Она гладкая, как клише.
– Значит, смерть Карла – клише? – усмехнулась Эллинор.
– Все слишком слаженно, – повторил Блумквист. – Показания свидетелей почти ни в чем не расходятся, разве что в самых мелких деталях.
– Вот как? – удивилась Эллинор. – Может, вы сообщите мне что-нибудь, чего я не знаю? – В ее голосе слышалась насмешка.
– Должен заметить, что этот горе-стрелок Пер Фельд…
Тут Эллинор оборвала Микаэля и объяснила, что при всем уважении к его профессии и способностям затрагивать эту тему при ней еще раз не имеет смысла.
– Я читала об этом сотни раз, – добавила она, – и все эти показания давно сидят у меня комом в горле. Или вы думаете, я так сразу всему поверила? И не билась в истерике, не кричала Херману и Эгрену: «Это все ваши чертовы развлечения!»
– И что они?
– Ответом мне были смущенные улыбки. «Мы понимаем, как тебе тяжело. Нам и в самом деле жаль тебя, бедняжка». Потом, когда я никак не хотела успокаиваться, они начали мне угрожать, и это было уже серьезно. Кто я и кто они? Но у меня отняли Карла, и я чувствовала себя совершенно опустошенной. Я не могла ни учиться, ни работать – ничего.
– Понимаю, – кивнул Блумквист.
