Дальнейшее виделось ей как в тумане. Фария вытащила нож из кухонного ящика, спрятала его за блузу и выбежала в гостиную. Халил стоял у входной двери с ключом от тюремного замка. Должно быть, он слышал ее шаги, потому что выглядел растерянным. Фария тяжело дышала.
– Ты должен выпустить меня, Халил, – зашептала она. – Я не могу так жить.
В ответ Халил посмотрел на нее так жалостливо, что Фария невольно попятилась. Потом на кухне задвигались стулья. Это очнулись Башир и Ахмед. Фария вытащила из-за пазухи нож:
– Сделай вид, что я тебе угрожаю, Халил. Делай что хочешь, только выпусти меня.
– Они убьют меня, – сказал он и опустил глаза.
Этого было достаточно. Фария поняла, что такую цену она заплатить не готова. Башир и Ахмед приближались, со стороны лестничной клетки тоже послышались голоса. Настал решающий момент. Халил, не меняясь в лице, открыл перед ней дверь. Нож со звоном упал на пол. Фария выскользнула из квартиры и побежала. Она слетела по лестнице, едва не сбив с ног отца и Разана, и выскочила на улицу. До сих пор она ничего не слышала, кроме собственного дыхания, но теперь все звуки заглушили мужские голоса и тяжелый топот множества ног за спиной.
Фария побежала. Так быстро, словно осенний ветер понес ее по улице. Это было удивительно, ведь она несколько месяцев не выходила из квартиры. Девушка петляла между домами, потом спустилась вниз у Хаммарбюхамнена и побежала вдоль моря. Потом снова поднялась и помчалась через мост, в направлении Рингвегена. Там она прыгнула в автобус, который довез ее до Васастана, и побежала дальше. Несколько раз Фария падала и снова поднималась. Только в подъезде дома на Уппландсгатан она заметила, что ее локти кровоточат. Фария поднялась на третий этаж, позвонила в дверь справа и замерла. Внутри что-то зашевелилось, потом раздались шаги. Фария молилась, прикрыв глаза, и едва не закричала, когда щелкнул замок. В дверях стоял Джамал, небритый, в грязном халате. В первую секунду Фария подумала, что ошиблась. Но Джамалу всего лишь требовалось время прийти в себя. После чего он потер ладонями лицо и облегченно выдохнул:
– Слава богу.
Вздрагивая всем телом, Фария упала в его объятия. Джамал повел ее в квартиру и запер дверь на такой же тюремный замок, какой был у ее братьев в Сикле. С той только разницей, что здесь он означал свободу. Они долго молчали. Потом лежали вместе на кровати, целовались и плакали. Фария и сама не заметила, как улетучился страх. Где-то в отдаленном уголке сознания пульсировала мысль о том, что дома, в Сикле, кое-что изменилось. Теперь у отца и старших братьев появился новый враг – Халил.
* * *
Мысли Микаэля были слишком заняты Хильдой фон Кантерборг, поэтому он плохо понимал, что говорила ему Малин. На Вестербрун Блумквист взял такси до Рутгер Фухсгатан и теперь из окна машины любовался на загорающих в парке людей. В заливе Риддарфьёрден тарахтел одинокий катер.
– Послушай, Микке, – говорила Малин, – я очень тебя прошу. Это ведь ты втянул меня в эту историю.
– Прости, я немного рассеян, – отвечал Микаэль. – Всему свое время… Так что ты говоришь… ты застала Лео за работой посреди ночи?
– Именно так, – подтвердила Малин. – И мне это показалось странным.
– Наверное, ты решила, что он пишет завещание?
– Дело не в том, что он писал, а как.
– То есть?
– Он ведь был левша, Микаэль. Лео все делал левой рукой, я сразу обратила на это внимание. Но в тот раз он писал правой.
– Хм… действительно странно.
– Мне сразу вспомнилось одно его выступление на телевидении. Тогда Лео демонстрировал какие-то слайды и держал мышь в правой руке.
– Прости, Малин, я что-то не улавливаю.
– Я не договорила. Тогда я не придала этому большого значения, но вспомнила этот момент во время его выступления в Музее фотографии. Я же говорила тебе, что в последние недели моей работы в фонде Альфреда Эгрена мы с Лео сблизились, и я стала обращать внимание на любую мелочь в его поведении. Ну, например, на то, как он берет разные предметы.
– Понимаю.
– И вот во время лекции в Музее фотографии Лео взял бутылку со стола правой рукой…
– Так.
– Но крышку отвинтил левой. Потом налил воды в стакан, который опять-таки держал в правой руке. Вот на что я обратила внимание. А потом подошла к нему поговорить.
– И разговор вышел неудачный, насколько я понимаю.
– Совершенно верно. Я поняла, что он хочет от меня отделаться, и как можно скорее. Он плеснул вина в бокал, который, опять-таки, держал в правой руке. У меня мурашки по спине побежали.
– Что-то неврологическое?
– По крайней мере, так объяснил это сам Лео.
– Что? Ты все-таки говорила с ним на эту тему?
– Не я. Я тогда вообще чувствовала себя круглой дурой. Я снова и снова прокручивала передачу с его участием – и не верила своим глазам. Наконец позвонила коллегам. Но только для того, чтобы окончательно убедиться в том, что сошла с ума. Они ничего не заметили, Микке! Никто ничего не заметил. Однако у меня еще оставалась моя Нина Вест – валютный маклер и зоркий глаз. Единственный, кроме меня, человек, который обратил внимание на странности Лео. Можешь себе представить, как мне было приятно это услышать! И она расспросила его об этом.
– И что он сказал?
– Что у него амбидекстрия. То есть и левой, и правой рукой он управляется одинаково хорошо. Я смотрела в Интернете, Микке, их только один процент. Один процент от всего человечества, можешь себе представить? Среди амбидекстров есть известные спортсмены – например, Джимми Коннорс
[30], ты его знаешь?
– Конечно.
– После смерти матери Лео неожиданно переменил руку. Это был знак начала его новой жизни, первый шаг к освобождению.
– Есть ли какое-нибудь объяснение этой его особенности?
– Не знаю. Но гиперакузия и амбидекстрия – не слишком ли много для одного человека?
Микаэль молчал, глядя в сторону Цинкенсдамма.
– Нет, почему же? – возразил он. – Лично я не вижу здесь никакого противоречия… – Он задумался. – И все-таки ты права. Что-то в его истории не стыкуется. Кажется, мы с тобой договаривались о встрече?
– Совершенно верно, – согласилась Малин.
Микаэль дал отбой и продолжил путь в сторону Сканстюлла, к Хильде фон Кантерборг.
* * *
За последние несколько лет Ян Бублански проникся большой симпатией к Лисбет Саландер, тем не менее в ее присутствии ему было не по себе. Он знал, что она недолюбливает службы правопорядка, что было вполне понятно, принимая в расчет ее прошлое. Но Ян Бублански не терпел необоснованных обобщений.
