Он быстро выучил основные аккорды и гармонии и вскоре мог воспроизвести любую подслушанную на радио мелодию с первого раза. Долгое время его репертуар ограничивался обычными для мальчишек его поколения песнями: «Туш» группы «Зи-Зи-Топ», баллады «До сих пор люблю тебя» «Скорпионс», «Деньги впустую» «Дайр стрейтс» и кое-какими классическими рок-шлягерами. Все изменил холодный осенний день, когда четырнадцатилетний Даниэль в очередной раз прогулял школу. Он мог себе это позволить, поскольку без труда наверстывал упущенное. Итак, в тот день Даниэль прятался в сарае от учителей и невыносимого шума на переменах. Он провел в тишине и в свое удовольствие несколько часов – и был счастлив.
Когда Даниэль вернулся в дом, часы показывали чуть больше половины шестого. По радио передавали что-то невыносимо слащавое. Даниэль покрутил ручку и попал на Р2. До сих пор мальчик полагал, что это канал для пенсионеров, и то, что он услышал, только укрепило его в этом мнении. Передавали соло для кларнета – раздражающее, как зудящая пчела. Тем не менее Даниэль дослушал его до конца. Но потом зазвучала гитара – немного несвязно, – и мальчик вздрогнул. Эти звуки вмиг вытеснили из комнаты все остальные – и ругань приемных братьев, и птичий щебет, и отдаленное тарахтение трактора, и приближающиеся шаги на лестнице. Мальчик застыл на месте, охваченный внезапным счастьем, и не мог взять в толк, что же есть такого в этих звуках. Из оцепенения его вывел приемный отец, мертвой хваткой вцепившийся сзади в волосы:
– Ах ты, щенок, думал, я ничего не замечу?
Стен мотал его голову из стороны в сторону и так и сыпал проклятиями.
Но Даниэлю даже это было все равно. Он слушал и никак не мог наслушаться. Эта музыка указывала на существование в мире чего-то такого, что было больше и значительнее его теперешней жизни. Даниэль не знал имени исполнителя, но успел взглянуть на часы, прежде чем Стен за волосы выволок его из кухни. Мальчик вовремя сообразил, как это важно. На следующий день он попросил разрешения воспользоваться школьным телефоном и позвонил на шведское радио.
Даниэль никогда не делал ничего подобного – он ведь совсем не отличался смелостью. На уроках никогда не поднимал руку, даже если знал ответ, и особенно робел перед приезжими из столицы. Как же он испугался, когда его соединили с самим Чьеллем Брандером из редакции джазовых программ! Запинаясь от страха, мальчик поинтересовался, что за музыка звучала в эфире вчера около половины шестого вечера. И напел мелодию, чем избавил Чьелля Брандера от необходимости сверяться с программой.
– Вам понравилось? – спросил редактор.
– Да, – ответил Даниэль.
– В таком случае у вас хороший вкус, молодой человек, – похвалил Брандер. – Это был Джанго Рейнхардт
[35], «Нуагес».
Даниэль, которого прежде никогда не называли молодым человеком, так и обмер, услышав это имя, и попросил редактора повторить его еще раз, по буквам.
– Кто он? – поинтересовался Даниэль.
– Лучший гитарист мира, я бы так сказал. Несмотря на то что играл свои соло всего двумя пальцами.
Тогда Даниэль не понял, что имел в виду редактор. Лишь позже он узнал, что Джанго вырос в провинции Брабант, в Бельгии, в полной нищете, и в детстве был вынужден воровать цыплят, чтобы не умереть с голоду. Он рано обнаружил талант гитариста, а затем и скрипача. В возрасте восемнадцати лет Джанго перевернул стеариновую свечу в вагончике, заменявшем им с женой дом. Его жена зарабатывала на жизнь продажей бумажных цветов, которыми было переполнено их жилище. Цветы разом вспыхнули, и Джанго получил серьезные ожоги. Долгое время никто не верил, что он когда-нибудь сможет снова играть обожженными пальцами, особенно после того, как стало ясно, что два пальца на правой руке совершенно вышли из строя. Но Джанго не отчаялся. Он разработал новую технику игры, принесшую ему впоследствии всемирную славу.
Во всей этой истории был еще один момент, который не мог не оставить мальчика равнодушным, а именно: Джанго был цыганом. Он, как и сам Даниэль, принадлежал к презренному кочевому народу. Своей жизнью Джанго научил Даниэля гордиться своим происхождением, которого тот до сих пор стыдился. «Пусть я не такой, как все, – думал мальчик. – Эту мою особенность я должен повернуть себе на пользу. Смог же Джанго стать лучшим в мире музыкантом даже с обожженными пальцами!»
Даниэль занял денег у одноклассницы, купил диск с музыкой Джанго Рейнхардта и выучил весь его основной репертуар. «Minor Swing», «Daphne Belleville», «Djangology» необратимым образом повлияли на его игру. Распрощавшись с блюзовой манерой, Даниэль оставил минорный септаккорд в пользу нервозной неопределенности секстаккорда.
Вскоре на пальцах мальчика образовались мозоли. Страсть его к этой музыке не знала границ. Она не утихала даже по ночам, когда Даниэлю снилось, что он играет. Он просто не мог думать ни о чем другом. Улучив момент, Даниэль убегал в лес, где садился на пень и импровизировал часами, забывая о времени. Постепенно он стал больше узнавать о джазе и испытывать все новые влияния. Так к Джанго добавились Джон Скотфилд, Пэт Мэтини, Майк Стерн и другие современные джазгитаристы.
Зато отношения с приемным отцом сразу испортились.
– Думаешь, ты особенный? – пыхтел Стен. – Но ты всего лишь маленькое дерьмо.
Он не упускал случая напомнить Даниэлю, что тот всегда ходил с высоко задранным носом. Что уже было откровенной клеветой в адрес Даниэля, который всю жизнь чувствовал себя униженным. Мальчик старался во всем угодить приемному отцу, но не играть он не мог. Тогда Стен дал волю рукам. Чаще всего это были невинные оплеухи, но иногда шли в ход и кулаки. Бывало, к Стену присоединялись и приемные братья. Они били Даниэля кулаками в живот или гремели кастрюлями, зная, что он не выносит подобных звуков.
Что касается крестьянской работы, ее Даниэль возненавидел с новой силой. Особенно летом, когда увильнуть не было никаких шансов и приходилось удобрять, полоть, сеять и собирать урожай. В летние месяцы мальчикам приходилось трудиться с раннего утра и до вечера. Даниэль все еще не терял надежды найти общий язык с приемной семьей и все чаще играл отцу и братьям после работы. Со временем они оценили его талант – хвалили, иногда даже аплодировали. Но от этого Даниэль не перестал быть изгоем и уединялся, где только мог, при каждом удобном случае.
Однажды после полудня, когда солнце уже припекало вовсю, Даниэль услышал доносившееся откуда-то издалека пение дрозда. Тогда ему исполнилось шестнадцать, и ближайшей осенью он должен был перейти во второй класс гимназии. Но Даниэль мечтал только о своем восемнадцатилетии, когда он, как совершеннолетний, сможет сам распоряжаться собственной судьбой и оставит наконец ненавистного Стена и его хозяйство.
Он планировал подать документы в музыкальный колледж или устроиться куда-нибудь джазистом. Даниэль не сомневался, что покажет себя с самой лучшей стороны и очень скоро сможет записать собственный диск.
