– Почему вы так говорите?
– Потому что иначе быть просто не могло. Многие из наших близнецов встретились уже взрослыми. Это почти неизбежно в эпоху «Фейсбука» и «Инстаграма». Сейчас информация распространяется быстро, да и журналисты любят такого рода истории. Но никто из наших близнецов так и не узнал о проекте. В каждом отдельном случае находилось объяснение – пусть ложное, но подготовленное с самого начала. Ну, а журналистов, как всегда, интересовал только сам момент встречи. Поэтому до сих пор никто из экспериментаторов не пострадал. Ничья репутация не была замарана, никто не понес ответственности. Честно говоря, не представляю себе, как вам удалось докопаться до сути. В случае с Лео и Даниэлем все, как никогда, строго придерживались подписки о неразглашении.
Микаэль глотнул розового вина, хотя и не любил его, и задумался, как бы поточней сформулировать ответ. Он прозвучал в сочувственном тоне:
– Полагаю, Хильда, вы выдаете желаемое за действительное. Лично я почти уверен, что они встретились. Но кое-что меня настораживает. Один из моих друзей хорошо знает Лео Маннхеймера, – предосторожности ради Микаэль заговорил о Малин в мужском роде. – И он утверждает, что из левши Лео вдруг стал правшой. Я уже говорил об этом вашей сестре. Кроме того, за неправдоподобно короткий срок он превратился в настоящего виртуоза игры на гитаре.
– То есть сменил инструмент! – Хильда даже вздрогнула от неожиданности. – И теперь вы хотите сказать…
– Я всего лишь спрашиваю вас, какие выводы вы сделали бы сами, если б не прятали голову в песок, как страус.
– Ну… я бы… если, конечно, вы говорите правду… предположила бы, что Лео и Даниэль поменялись местами.
– С какой стати?
– Ну… – Хильда морщила лоб, подыскивая слова. – Оба они в высшей степени одаренные личности. К тому же склонны к меланхолии. Сменить контекст – мне кажется, это было бы интересно для них обоих. Помню, Карл говорил о том, что Лео чувствует себя пленником той роли, которую вынужден играть в обществе и которая совершенно не соответствует его натуре.
– А Даниэль?
– Даже не знаю… Но полагаю, ему тем более было бы интересно окунуться в мир Лео.
– Он ведь был страшно зол на вас, когда разговаривал по телефону? Неудивительно. Бедняжка был батраком на ферме, в то время как Лео рос в богатом доме…
– Все это так, но… – Хильда посмотрела на бутылку, словно испугалась, что вина в ней осталось ненадолго. – Вы должны помнить, что оба мальчика – невероятно чувствительные натуры с сильно развитой эмпатией. Мы с Карлом часто говорили об этом. При этом они буквально созданы друг для друга. Так что их встреча, если она и в самом деле произошла, должна была вылиться в поистине фантастическое событие. Самое яркое из того, что когда-либо происходило с каждым из них.
– То есть вы совершенно не допускаете неприятных моментов их знакомства?
Хильда покачала головой. Слишком напряженно, как показалось Микаэлю, для уверенного отрицания.
– Вы рассказывали кому-нибудь о звонке Даниэля?
Хильда молчала, зажигая новую сигарету от окурка старой.
– Нет, – ответила она. – Я не имею больше дела с Национальным реестром. Кому же мне было рассказывать?
– Но вы сами только что говорили, что к вам нередко захаживала Ракель Грейтц.
– Ей я тем более ничего не стала бы сообщать. Я и без того боялась ее достаточно.
Микаэль задумался, подыскивая лучшую формулировку для следующей просьбы. В результате она прозвучала резче, чем ему хотелось.
– Вы должны разъяснить мне еще одну вещь.
– Это касается Лисбет Саландер?
– Откуда вы знаете?
– Но… вы работаете вместе и, кажется, не делаете из этого тайны.
– Она тоже была замешена в ваш проект?
– Да. И причиняла Ракель Грейтц больше неприятностей, чем все остальные, вместе взятые.
Декабрь, полтора года назад
Итак, Лео Маннхеймер впустил в квартиру человека, как две капли воды похожего на него. На госте было потрепанное черное пальто с меховым воротником, серые костюмные брюки и видавшие виды красно-коричневые ботинки. В прихожей он снял шапку и пальто и положил на пол гитару. Лео не носил таких пышных бакенбардов и не имел такого румянца, но эти различия лишь подчеркивали их пугающее сходство. Это было все равно что увидеть себя в новом обличье. У Лео Маннхеймера закружилась голова и по спине потекли струйки холодного пота. Глядя на руки и пальцы незнакомца, его так и тянуло подвести того к зеркалу. Чтобы сличить каждую морщинку, каждую складку на их лицах.
Но еще больше не терпелось ему наброситься на гостя с расспросами. Говорить и говорить, выплескивая на него все свои сомнения и страхи. Он вспомнил об их слаженном дуэте. Этому человеку всю жизнь недоставало Лео, боже мой! Как это походило на ощущения самого Лео, которому всегда казалось, что он присутствует в мире не полностью…
– Но… как такое возможно? – начал было он и запнулся.
– Я полагаю… – пробурчал незнакомец.
– Что ты полагаешь?
– Что мы жертвы некоего эксперимента.
Лео с трудом понимал, что он такое говорит. Ему припомнился тот солнечный осенний день и разговор Карла с отцом на лестнице. Он покачнулся, падая на красный диван под полотном Брура Юрта
[45]. Гость опустился в кресло рядом до того знакомым движением, что Лео снова вздрогнул.
– Я догадывался, что здесь что-то не так, – пробормотал он.
– Ты знал, что тебя усыновили?
– Мама рассказывала мне об этом, – кивнул Лео.
– Но при этом ты не подозревал о моем существовании?
– Абсолютно, правда…
– Что?
– Я что-то такое чувствовал… Иногда видел во сне. Я думал, искал разные объяснения… Где ты вырос?
– У одного фермера, неподалеку от Хюдиксвалля. Потом переехал в Бостон.
– В Бостон, – механически повторил Лео.
Он не знал, чье это сердце стучит так громко, его или мужчины в соседнем кресле.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – предложил Лео.
– Не откажусь.
– Тогда, может, шампанского? Хорошо согревает кровь.
– Звучит заманчиво.
Лео поднялся и направился было на кухню, но остановился на полпути, сам не зная зачем. Он был слишком смущен, сбит с толку, чтобы понимать, что делает.
– Прости, – пробормотал он.
– За что?
– Я был в шоке. Я… я даже не спросил, как тебя зовут.
– Дэн, – ответил мужчина. – Дэн Броуди.
