Если верить свидетелям, она представляла собой всевозможные разновидности чуда, и, насколько понял Бублански, составить ее фоторобот будет крайне сложно. Все видевшие эту женщину характеризовали ее по-разному, будто вместо того, чтобы описывать ее, проецировали на нее свои мечты о женщине. Это граничило с нелепостью, а фотографий с каких-нибудь камер наружного наблюдения у них пока не было. Микаэль Блумквист говорил, что женщина совершенно точно является Камиллой Саландер, сестрой-близнецом Лисбет, и оказалось, что когда-то такая личность действительно имелась. Однако ни в одном регистре уже много лет никаких ее следов не значилось, как будто она перестала существовать. Если Камилла Саландер продолжала жить, то под другим именем, и Яну Бублански это не нравилось, особенно после того, как выяснилось, что после ее отъезда из Швеции в ее приемной семье произошло два нераскрытых смертельных случая, а проводившиеся полицейские расследования оказались некачественными и полными вопросов, так и оставшихся без ответа.
Бублански прочел материалы, краснея за коллег, которые из какого-то уважения к семейной трагедии даже не разобрались до конца с той очевидной странностью, что и отец, и дочь непосредственно перед смертью первого обнулили свои банковские счета, или с тем, что отец за неделю до того, как его нашли повесившимся, начинал писать письмо, первая фраза которого звучала так:
«Камилла, почему тебе так важно разрушить мою жизнь?»
Человека, который, похоже, околдовал всех свидетелей, окружала настораживающая темнота.
Было восемь часов утра. Бублански сидел у себя в кабинете, в здании полиции, опять погрузившись в старые расследования, в надежде, что они смогут пролить свет на развитие событий. Он прекрасно понимал, что существует сотня других вещей, до которых у него еще не дошли руки, и поэтому раздраженно и с ощущением вины вздрогнул, когда узнал, что к нему пришел посетитель.
Женщина, которую уже допросила Соня Мудиг, настаивала на встрече с ним, и, услышав об этом, Ян подумал, что сейчас едва ли особенно восприимчив – возможно, потому, что не ожидает ничего иного, кроме новых проблем и осложнений. Появившаяся в дверях женщина была невысокой, но с королевской осанкой и темными пристальными глазами, смотревшими на его с некоторой грустью. Она была, вероятно, лет на десять моложе его, одета в строгое серое пальто и напоминавшее сари красное платье.
– Меня зовут Фарах Шариф, – представилась она. – Я профессор компьютерных наук и была близким другом Франса Бальдера.
– Да, конечно, – внезапно смутившись, произнес Бублански. – Садитесь, пожалуйста. Прошу прощения за беспорядок.
– Я видела гораздо худшее.
– Вот как, действительно… Вы случайно не иудейка?
Вопрос был идиотским. Фарах Шариф, естественно, не может быть иудейкой, да и какая, собственно, разница? Но у него это просто вырвалось. Страшно неловко.
– Что… нет… я иранка – и мусульманка, если меня еще можно таковой считать. Я приехала сюда в семьдесят девятом году.
– Понятно. Я говорю глупости. Чем обязан такой чести?
– Во время разговора с вашей коллегой Соней Мудиг я повела себя слишком наивно.
– Почему вы так считаете?
– Потому что сейчас я располагаю большей информацией. Я имела долгий разговор с профессором Стивеном Уорбертоном…
– Да, да. Он мне тоже звонил. Но тут такой хаос… У меня не было времени ему перезвонить.
– Стивен является профессором кибернетики в Стэнфорде и ведущим исследователем технологической сингулярности. Сейчас он работает в Институте машинного интеллекта, в институте, который трудится во имя того, чтобы искусственный интеллект помогал нам, а не напротив.
– Звучит хорошо, – отозвался Бублански, которому каждый раз, когда речь заходила об этой теме, становилось не по себе.
– Стивен живет немного в собственном мире. Он только вчера узнал о том, что произошло с Франсом, и поэтому не позвонил раньше. Но он рассказал, что разговаривал с Франсом в понедельник.
– В связи с чем?
– С его исследованиями. Знаете, с тех самых пор, как Франс уехал в США, он стал очень скрытным. Даже я, его близкий друг, ничего не знала о том, чем он занимается, хотя довольно самонадеянно полагала, что все-таки немного понимаю. Но теперь оказалось, что я ошибалась.
– В каком смысле?
– Постараюсь не вдаваться в технические подробности, но похоже, что Франс не только развил дальше свою старую AI-программу, но и нашел новые алгоритмы и новый топологический материал для квантовых компьютеров.
– Это, к сожалению, не мой технический уровень.
– Квантовые компьютеры – это компьютеры, базирующиеся на квантовой механике. Пока это еще довольно ново. «Гугл» и АНБ вложили огромные суммы в машину, которая уже в определенных областях более чем в тридцать пять тысяч раз быстрее любого обычного компьютера. «Солифон», где Франс работал, тоже разрабатывает аналогичный проект, но, по иронии судьбы – особенно если эти сведения верны, – продвинулся не так далеко.
– О’кей, – неуверенно вставил Бублански.
– Главное преимущество квантовых компьютеров заключается в том, что основополагающие единицы – квантовые биты, кубиты – являются суперпозицией базовых состояний.
– Что?
– Они могут не только принимать положения «единица» или «ноль», как традиционные компьютеры, но быть также единицей и нулем одновременно. Проблема заключается в том, что для того, чтобы такие машины прилично работали, требуются особые методы расчетов и глубокие знания физики, прежде всего того, что мы называем квантовой декогеренцией, а здесь мы пока продвинулись не особенно далеко. Квантовые компьютеры пока слишком специализированны и неповоротливы. Но Франс – как бы мне это получше объяснить? – судя по всему, нашел методы, позволяющие сделать их более умными, подвижными и самообучающимися, и здесь он явно сотрудничал с рядом экспериментаторов, то есть с людьми, которые могли тестировать и проверять его результаты. То, что он создал, было грандиозным… по крайней мере, могло быть. Тем не менее он ощущал не только гордость и, конечно, поэтому позвонил Стивену Уорбертону. У него было очень тяжело на душе.
– Почему?
– Если говорить о долгосрочной перспективе, то, думаю, потому, что он подозревал: его создание может стать опасным для мира. Но непосредственно в тот момент – потому что он знал кое-что об АНБ.
– Что именно?
– Про один уровень я не имею представления. Это касалось проникновения в самую грязную часть их промышленного шпионажа. Но про другой знаю очень хорошо. Сегодня известно, что эта организация усиленно работает над развитием именно квантовых компьютеров. Для АНБ это было бы прямо манной небесной. С помощью эффективной квантовой машины в перспективе стало бы возможным взламывать любые шифры, любые цифровые охранные системы. В такой ситуации никто не смог бы защититься от бдительного ока АНБ.
