Мальчик держался слишком спокойно, а его лицо излучало скорее удивление, чем страх, как будто он ничего не понимал из происходящего. Его взгляд казался слишком пустым и стеклянным, чтобы что-нибудь по-настоящему фиксировать.
Взгляд принадлежал немому, не соображающему человеку, и это не просто пришло в голову Яну сейчас. Он вспомнил кое о чем, прочитанном в подготовительный период. У Бальдера действительно имелся сын с серьезными умственными отклонениями. Правда, в газетах и судебных протоколах утверждалось, что профессора лишили права опеки, – но парень тем не менее здесь, и Ян просто не мог его застрелить, да этого и не требовалось. Бессмысленно, к тому же нарушение его профессиональной этики… Осознание этого внезапно принесло ему колоссальное облегчение, которое, будь он повнимательнее к самому себе, насторожило бы его.
Однако Хольцер просто опустил пистолет, взял с ночного столика компьютер и телефон и сунул их в рюкзак. Затем рванул в бурю и ночь к намеченному для бегства пути. Но далеко убежать ему не удалось. Он услышал позади себя голос и обернулся. На холме, у дороги, стоял мужчина, не один из полицейских, а новый персонаж, одетый в шубу и меховую шапку, производивший гораздо более авторитетное впечатление, и, вероятно, поэтому Ян Хольцер снова поднял пистолет. Он почуял опасность.
Промчавшийся мимо мужчина был весь в черном, хорошо тренированный и с фонариком на шапке, и Микаэлю почему-то – он сам до конца не понимал, почему – показалось, будто эта личность является частью чего-то более крупного, некой скоординированной операции. Он прямо-таки ожидал, что в темноте появится еще несколько подобных фигур, и ему стало здорово не по себе.
– Эй, остановись! – закричал он.
Это было ошибкой. Микаэль понял это в тот же миг, как мужчина застыл всем телом, в точности как солдат во время боя, и наверняка поэтому Блумквист среагировал так быстро. Когда мужчина выхватил пистолет и с обескураживающей естественностью выстрелил, журналист уже успел броситься на землю, за углом дома. Выстрела почти не было слышно. Но поскольку пуля угодила в почтовый ящик Бальдера, не оставалось никаких сомнений в том, что произошло, и высокий полицейский резко прервал разговор. Тем не менее он не двинулся с места – стоял, словно парализованный, – и единственным, кто сохранил в этот момент способность разговаривать, был пьяный мужчина.
– Что это, черт побери, за цирк? Что тут происходит? – закричал он мощным, на удивление знакомым голосом.
И только тут полицейские заговорили друг с другом нервными, хриплыми голосами:
– Кто-то стреляет?
– Думаю, да.
– Что будем делать?
– Нужно вызвать подкрепление.
– Но он сбежит понизу.
– Тогда надо пойти посмотреть, – ответил высокий, и они медленными, неуверенными движениями, будто им хотелось, чтобы стрелок убежал, вытащили пистолеты и направились вниз, к воде.
Вдали в зимней темноте лаяла собака – маленькая, злобная собачонка; с залива дул штормовой ветер. Метель свирепствовала, и было скользко. Полицейский пониже чуть не упал и замахал руками, точно клоун. Если немного повезет, им удастся избежать внизу встречи с мужчиной. Что-то подсказывало Микаэлю, что этот тип с легкостью уберет парней со своего пути. То, как быстро и слитно он обернулся и выхватил пистолет, давало понять, что нападавший подготовлен к таким ситуациям, и Микаэль задумался над тем, следует ли ему самому что-нибудь предпринять.
Защищаться ему было нечем. Но он все-таки поднялся, стряхнул с одежды снег и осторожно снова посмотрел на подножье холма. Насколько понял Блумквист, ничего драматичного там не происходило. Полицейские спускались вдоль воды по направлению к соседней вилле. Никаких следов одетого в черное стрелка видно не было, и Микаэль тоже направился вниз, но вскоре заметил, что в доме разбито большое окно.
Там зияла огромная дыра, а прямо перед ним виднелась открытая дверь, и он уже подумал, не следует ли ему позвать полицейских. Но не успел. Он уловил какое-то странное тихое поскуливание и поэтому шагнул в разбитое окно. Попав в коридор со слегка поблескивающим в темноте прекрасным дубовым полом, медленно двинулся к открытой двери. Звук совершенно очевидно исходил оттуда.
– Бальдер! – крикнул он. – Это я, Микаэль Блумквист. У вас что-то случилось?
Ему никто не ответил, но поскуливание усилилось. Сделав глубокий вдох, журналист вошел, вздрогнул и застыл в полном оцепенении.
Потом он уже не знал, на что обратил внимание сперва или что напугало его больше всего. Возможно, даже не тело на полу, несмотря на кровь, выражение лица и застывший безжизненный взгляд. С таким же успехом это могла быть сцена, разыгрывавшаяся рядом, на большой двуспальной кровати, хотя она далеко не сразу поддавалась пониманию. Маленький ребенок, вероятно, лет семи или восьми, мальчик с тонкими чертами лица и копной русых волос, одетый в клетчатую голубую пижаму, методично бился всем телом об изголовье кровати и стену. Мальчик, казалось, изо всех сил старался нанести себе увечья, и когда он скулил, то звучал не как ребенок, который страдает или плачет, а скорее, как человек, напрягающийся, чтобы удариться посильнее. Не успев толком подумать, Микаэль бросился к нему. Но лучше от этого не стало. Мальчик дико пинался.
– Успокойся, успокойся, – попытался Блумквист и заключил его в объятия.
Но мальчик, вертясь и извиваясь с поразительной, взрывной силой, умудрился молниеносно – возможно, поскольку Микаэлю не хотелось держать его слишком крепко – вырваться из его рук и броситься через дверь в коридор, босиком по осколкам стекла, к разбитому окну. Блумквист побежал следом, крича: «Нет, нет!» – и тут встретился с полицейскими.
Они стояли снаружи, в снегу, с выражением полной растерянности на лицах.
Глава 11
Впоследствии констатировали, что полиция вновь действовала не в соответствии с установленным порядком и что район оцепили слишком поздно. Застреливший профессора Франса Бальдера мужчина, вероятно, сумел преспокойно скрыться, а оказавшиеся на месте первыми полицейские, Петер Блум и Дан Флинк, которых коллеги чуть насмешливо называли между собой Казановами, допустили промедление с объявлением тревоги или, по крайней мере, подняли ее недостаточно настойчиво.
Только без двадцати четыре утра прибыли криминалисты и следователи из отдела по борьбе с насилием, а также молодая дама, представившаяся как Габриэлла Гране, которую, учитывая ее взволнованное состояние, большинство поначалу приняло за родственницу, но которая, как потом стало ясно, являлась аналитиком Службы безопасности, направленным сюда лично руководителем СЭПО. Впрочем, много Габриэлла от этого не выиграла. В силу общего предубеждения коллег или, возможно, чтобы подчеркнуть, что ее считают посторонней, ей поручили отвечать за ребенка.
– Ты, похоже, обладаешь нужными навыками, – сказал руководитель дежурной группы розыска Эрик Цеттерлунд, увидев, как Габриэлла заботливо наклонилась, чтобы осмотреть израненные ноги мальчика, и хотя она огрызнулась и заявила, что у нее имеются другие дела, но потом, посмотрев мальчику в глаза, уступила.
