– Тоже звучит не больно хорошо.
– Совсем не хорошо, и, по-видимому, этот же мужчина стрелял в Микаэля Блумквиста.
– И Блумквист не видел его лица?
– Нет, он бросился на землю, когда мужчина обернулся и выстрелил. Кроме того, все произошло очень быстро. Но, по словам Блумквиста, мужчина, вероятно, прошел военную подготовку, что совпадает с наблюдениями Ивана Греде, и я могу только согласиться с ними. Быстрота и эффективность операции указывают на то же.
– А вам удалось понять, почему там оказался Блумквист?
– О, да. Если сегодняшней ночью что-то было сделано как следует, то это допрос Блумквиста. Можешь посмотреть сам, – Соня протянула ему распечатку. – Он общался с одним из бывших ассистентов Бальдера, который утверждает, что к профессору в компьютер вломились и похитили его технологию, и Блумквиста эта история заинтересовала. Он захотел связаться с Бальдером, но тот не объявлялся. Он обычно ни с кем не общался. Жил в последнее время изолированно и почти не вступал в контакт с внешним миром. Всеми покупками и делами занималась экономка, которую зовут… погоди-ка… Лотти Раск, фру Раск, которой, кстати, было строго приказано не говорить ни слова о том, что в доме присутствует сын. Я к этому сейчас вернусь. Но сегодня ночью что-то произошло. Подозреваю, что Бальдер волновался и хотел выплеснуть наружу нечто, его тяготившее. Не забудь, что ему как раз сообщили о серьезной угрозе. Кроме того, у него сработала сигнализация, и за домом наблюдали двое полицейских. Возможно, он предчувствовал, что его дни сочтены. Не знаю. Как бы то ни было, он посреди ночи позвонил Блумквисту и захотел что-то рассказать.
– В прежние времена в таких случаях вызывали священника.
– Теперь, похоже, звонят журналисту… Ну, все это чистейшей воды догадки. Нам известно только то, что Бальдер наговорил на автоответчик Блумквиста. О том, что именно он собирался рассказать, мы не имеем ни малейшего представления. Микаэль говорит, что тоже не знает, и я ему верю. Но в этом я, похоже, довольно одинока. Рикард Экстрём – кстати, невероятный зануда – убежден в том, что Блумквист утаивает информацию, которую намерен опубликовать у себя в журнале. Но мне трудно в это поверить. Всем известно, что Блумквист хитрый дьявол, но он не из тех, кто станет сознательно вредить полицейскому расследованию.
– Это точно.
– Проблема только в том, что Экстрём рвется в наступление, как идиот, и заявляет, что Блумквиста следует арестовать за ложные показания и неповиновение, и бог знает за что еще. Он шипит, что тот знает больше. Такое впечатление, что он будет действовать.
– Едва ли это приведет к чему-нибудь хорошему.
– Да, и учитывая мощь Блумквиста, думаю, нам лучше оставаться с ним друзьями.
– Предполагаю, нам придется его снова допросить.
– Согласна.
– А что Лассе Вестман?
– Его мы только что выслушали, и история не слишком вдохновляющая. Вестман побывал в ресторанах «КБ» и «Театергриллен», в баре при Опере и еще бог знает где и час за часом кричал и возмущался по поводу Бальдера и мальчика. Его приятели просто обалдели от этого. Чем больше Вестман пил и чем больше пускал денег на ветер, тем больше зацикливался.
– Почему это было для него так важно?
– Отчасти потому, что у него, наверное, был пунктик – типичная заморочка алкаша. Я знаю это по своему старому дяде. Каждый раз, как он напивался, ему что-нибудь втемяшивалось в голову. Но дело, разумеется, этим не ограничивалось, и поначалу Вестман все время говорил о решении суда об опеке; и будь он другим, более душевным человеком, это могло бы, пожалуй, кое-что объяснить. Тогда можно было бы подумать, что он хотел мальчику добра. Но теперь… ты ведь знаешь, что Лассе Вестман в свое время был осужден за избиение.
– Я этого не знал.
– Несколько лет назад он жил с этой модной блогершей Ренатой Капусински. Он избил ее до потери сознания. Кажется, даже откусил ей щеку.
– Худо.
– Кроме того…
– Да?
– Бальдер написал несколько заявлений, которые не отослал – возможно, из-за своей правовой ситуации, – но из них явно следует, что он подозревал Лассе Вестмана в избиении сына тоже.
– Неужели?
– Бальдер увидел на теле мальчика подозрительные синяки, и его, кстати, поддерживает психолог из Центра по борьбе с аутизмом. Значит…
– …в Сальтшёбаден Лассе Вестмана едва ли привели любовь и забота.
– Да, скорее деньги. Забрав сына, Бальдер отменил или, по крайней мере, урезал алименты, которые обязался выплачивать.
– А Вестман не пытался за это на него заявить?
– Наверное, не решился, принимая во внимание обстоятельства.
– Что там еще говорится в постановлении суда? – спросил Бублански.
– Что Бальдер был никуда не годным отцом.
– И это правда?
– Во всяком случае, он не был злым человеком, как Вестман. Но у них произошел один инцидент. После развода Бальдер забирал сына каждые вторые выходные, а жил он в то время в Эстермальме
[46], в квартире, с пола до потолка уставленной книгами. В одни из выходных, когда Августу было шесть лет, он находился в гостиной, а Бальдер, как всегда, сидел, погрузившись в размышления, перед компьютером в соседней комнате. Что именно произошло, нам неизвестно. Но там имелась маленькая стремянка, стоявшая прислоненной к книжному стеллажу. Август залез на нее и, очевидно, взял несколько книг под самым потолком – а затем упал, сломал локоть и, ударившись, потерял сознание. А Франс ничего не слышал. Он просто продолжал работать и только несколько часов спустя обнаружил, что Август стонет на полу возле книг. Тут с ним случилась истерика, и он отвез мальчика в травмпункт.
– И потом его полностью лишили права опеки?
– Не только. Было констатировано, что он человек эмоционально незрелый и не способен заботиться о ребенке. Ему запретили находиться с Августом один на один. Но, честно говоря, этот приговор вызывает у меня некоторое недоверие.
– Почему?
– Потому что это был процесс без защиты. Адвокат бывшей жены занял очень жесткую позицию, а Франс Бальдер только каялся, говорил, что он никчемный, безответственный, не приспособленный к жизни, и бог знает что еще. Суд записал – на мой взгляд, злонамеренно и тенденциозно, – что Бальдер никогда не умел нормально общаться с другими людьми и постоянно искал прибежище в компьютерах. Поскольку я успела немного присмотреться к его жизни, я с этим не очень согласна. Суд просто принял его отягощенные чувством вины тирады и полные самобичевания заявления за правду, но, во всяком случае, Бальдер проявил колоссальную сговорчивость. Он согласился выплачивать очень большие алименты – думаю, сорок тысяч крон в месяц, плюс разово выдать девятьсот тысяч крон на непредвиденные расходы. Вскоре после этого он удалился в США.
