– Кое-что.
– Звучит обнадеживающе.
– Но…
– Да?
– Только вот…
– Что?
– Мне кажется, будто меня перебросили назад во времени или будто я приближаюсь к местам, где уже побывал.
– Это тебе, пожалуй, придется объяснить поподробнее, – сказала Эрика.
– Я должен… – Микаэль бросил взгляд на экран компьютера. – Мне надо покопать поглубже. Обсудим позже.
Она оставила его в покое и собралась ехать домой с тем, чтобы, разумеется, в любую секунду быть готовой к тому, что ее могут вызвать.
Глава 20
Ночь прошла спокойно, настораживающе спокойно, и в восемь часов утра Ян Бублански в задумчивости стоял перед своей группой в комнате для совещаний. Выгнав Ханса Фасте, он был в достаточной степени уверен в том, что опять может говорить свободно. Во всяком случае, здесь, с коллегами, Бубла чувствовал себя увереннее, чем за компьютером или с мобильным телефоном в руках.
– Вы все понимаете серьезность ситуации, – начал он. – Наружу просочились секретные сведения. Из-за этого погиб человек. Маленький мальчик пребывает в смертельной опасности. Несмотря на лихорадочные усилия, мы пока не знаем, как это получилось. Утечка могла произойти у нас или в СЭПО, или в центре «Óдин», или в окружении профессора Эдельмана, или через мать и ее жениха Лассе Вестмана. Мы ничего не знаем наверняка – и поэтому должны проявлять крайнюю осторожность, до сумасшествия.
– Еще мы могли подвергнуться хакерской атаке или прослушке. Похоже, мы имеем дело с преступниками, которые владеют новыми технологиями на совершенно ином уровне, чем мы привыкли, – дополнила Соня Мудиг.
– Именно, и это еще неприятнее, – поддержал ее Бублански. – Мы должны проявлять осторожность на всех уровнях, не говорить ничего важного по телефону, сколько бы наши начальники ни восхваляли нашу новую мобильную систему.
– Они хвалят ее, поскольку ее установка дорого обошлась, – заметил Йеркер Хольмберг.
– Возможно, нам следует подумать и над нашей собственной ролью, – продолжил Бублански. – Я только что говорил с молодым талантливым аналитиком из СЭПО – с Габриэллой Гране, если это имя вам знакомо. Она указала мне на то, что понятие лояльности не так однозначно для нас, полицейских, как можно подумать. У нас имеются разные виды лояльности. Существует очевидная – верность законам. Есть лояльность по отношению к общественности, а есть по отношению к коллегам, но существует также лояльность по отношению к начальству, а еще другой ее вид – по отношению к самим себе и нашей карьере; и иногда, как мы все знаем, эти разновидности сталкиваются друг с другом. Иногда человек защищает товарища по работе в ущерб лояльности по отношению к общественности, а иногда человек получает приказ свыше, как Ханс Фасте, и тогда этот вид лояльности сталкивается с тем, который ему следовало бы проявлять по отношению к нам. Но в дальнейшем, и я говорю это на полном серьезе, мне хотелось бы слышать только об одном виде лояльности – по отношению к самому расследованию. Мы должны поймать виновных и проследить за тем, чтобы больше никто не пал жертвой преступников. Согласны? Не играет никакой роли, позвонит ли нам сам премьер-министр или руководитель ЦРУ и заговорит о патриотизме и невероятном карьерном росте, – вы все равно не пророните ни звука. Согласны?
– Да, – в унисон ответили все.
– Отлично! Как вы все знаете, на Свеавэген в дело вмешался не кто-нибудь, а Лисбет Саландер, и мы прилагаем все усилия, чтобы определить ее местонахождение, – продолжил Бублански.
– И поэтому надо сообщить ее имя СМИ! – с некоторым возбуждением закричал Курт Свенссон. – Нам необходима помощь общественности.
– Я знаю, что на этот счет существуют разные мнения, и поэтому хочу снова обсудить данный вопрос. Для начала мне, наверное, нет необходимости подчеркивать, что с Саландер уже раньше очень плохо обошлись и мы, и СМИ.
– Сейчас это не имеет значения, – возразил Свенссон.
– Конечно, вполне возможно, что ее узнали еще какие-то люди на Свеавэген, и ее имя станет известно в любом случае, – и тогда вопрос снимается. Но прежде я хотел бы напомнить, что Лисбет Саландер спасла мальчику жизнь, и это заслуживает нашего уважения.
– Безусловно, – не отступался Курт Свенссон. – Но потом она его вроде как похитила.
– У нас скорее имеются сведения, что она хотела любой ценой спасти мальчика, – вставила Соня Мудиг. – У Лисбет Саландер весьма прискорбный опыт общения с властями. Все ее детство представляло собой одно сплошное насилие со стороны шведских органов опеки, и если она, как и мы, подозревает, что в полиции существует утечка информации, она добровольно с нами не свяжется, можете быть уверены.
– Это имеет еще меньше отношения к делу, – настаивал Курт.
– В каком-то смысле верно, – продолжила Соня. – Мы с Яном, конечно, согласны с тобой, что единственное действительно важное в данной связи – насколько мотивирована выдача ее имени с точки зрения ведения расследования. Главенствующую роль играет вопрос безопасности мальчика, и тут мы тоже очень не уверены.
– Я понимаю ход твоих рассуждений, – негромко и вдумчиво произнес Йеркер Хольмберг, сразу заставив всех себя слушать. – Если люди увидят Саландер, мальчик тоже «засветится». Тем не менее остается целый ряд вопросов, и прежде всего такой, немного высокопарный: «Что будет правильно?» И тут я должен подчеркнуть, что, даже если у нас имеется утечка, мы не можем мириться с тем, что Саландер прячет Августа Бальдера. Мальчик является важной частью расследования, и мы, с утечкой или без, способны лучше защитить ребенка, чем молодая женщина с эмоциональными расстройствами.
– Конечно, да, естественно, – пробормотал Бублански.
– Именно, – продолжил Йеркер. – И хотя речь не идет о похищении в обычном смысле – даже если всё преследует исключительно благие цели, – ребенок может все равно пострадать столь же сильно. С психологической точки зрения ему наверняка чрезвычайно вредно находиться в бегах после всего, что с ним произошло.
– Верно, верно, – пробормотал Бублански. – Но вопрос все-таки в том, как нам поступить с информацией.
– Тут я согласен с Куртом. Надо обнародовать ее имя вместе с фотографией. Это может дать бесценные наводки.
– Здесь ты, конечно, прав, – согласился Бублански. – Но это может дать бесценные наводки и преступникам тоже. Мы должны исходить из того, что убийцы не прекратили охоту за мальчиком, а даже напротив, и поскольку нам ничего не известно о связи между мальчиком и Саландер, мы также не знаем, какие подсказки ее имя может дать преступникам. Я вовсе не уверен, что если мы выйдем в СМИ с этими данными, то упрочим безопасность мальчика.
– Но защитим ли мы его, промолчав обо всем этом, мы тоже не знаем, – возразил Хольмберг. – Чтобы делать подобные выводы, нам не хватает слишком многих фрагментов мозаики. Например, работает ли Саландер на кого-то, и есть ли у нее собственный план в отношении ребенка, или же она хочет только защитить его?
