— Встречают по одежке, ты же знаешь!
— То-то и оно! — припечатываю я и, как старая перечница, зачем-то повторяю: — То-то и оно, милая! — Я отодвигаю несчастную Ольгу и прохожу в комнату.
«Моя» куртка, серая, замшевая, с кнопочками, молнией и пояском, лежит на стуле.
Я, не беря ее в руки (не выпущу ведь), бросаю Ольге:
— Бери!
Она, не веря своему счастью, хватает куртку и запихивает в свою сумку. У нее красное и растерянное лицо, она без конца повторяет «спасибо» и от стыда и смущения почти плачет.
— Передумала? — спрашивает Инеска.
— Ага, — беспечно отвечаю я, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Меня распирает от великодушия, жалости и злости к себе. И еще — от обиды. За всех за нас, женщин, приличных, интеллигентных, с высшим образованием, готовых почти потерять человеческий облик за кусок серой замши.
Кстати, а вообще-то она — настоящая? С этой стервы Марьяны станется! Аферистка и спекулянтка! Послать бы ее, вместе с Ольгой и… курткой.
Радует Кетошка — схомячила уже все «Юбилейное» и приступила к бакинскому курабье.
Когда достают очередную шмотку, Кетошка тяжело вздыхает и начинает усиленно жевать. Ей легче — конкурентов у нее нет. Да и тряпки ее размера бывают нечасто.
Кончились юбки, брюки, пиджаки и платья.
Пошла бижутерия. Например, жемчужное ожерелье розоватого цвета. К нему — длинные серьги и браслет.
Красиво, но… Куда во всем этом? Только Снегурочкой или Снежной королевой. Или — на приемы в посольство. Хотя там, наверное, жемчуга настоящие, а не чешской фирмы «Яблонэкс». Советской женщине-труженице подобные сказочные украшения точно ни к чему.
— И сколько? — равнодушно спрашивает Ольга.
— Пятьдесят, — отвечает Марьяна. — Ну?
— До-о-ого! — тянет та.
Вот таких разговоров Марьяна не любит! Не нравится — не бери! А канючить нечего! Иди и купи сама! Постой в очередях по полдня. Руки выкрутят, ноги отдавят да еще и кое-как назовут. В лучшем случае — сукой.
Все пристыженно молчат. Если подумать, труд у Марьяны нелегкий. Очень даже тяжелый у Марьяны труд. С ее-то больными ногами! А нам — все на блюдечке с каемочкой: померяй, покрутись перед зеркалом, подумай да еще и выбери.
А там, на поле боя, дают — хватай! И без раздумий, и без примерки!
Мы — женщины работающие. Потерять полдня в очередях — невозможно, потому что в обеденный перерыв надо не обедать, а хватать сумку и бежать в продуктовый и там оторвать что-нибудь на ужин. Хорошо, если попадутся сосиски, или колбаса, или сыр. А вдруг повезет, тогда и кусок мяса. Про курицу с длинными когтями я и не говорю — это для везунчиков.
Жемчужное счастье берет Ольга. Глаза ее устремлены в пространство — наверное, представляет, как на Новый год любимый поведет ее в ресторан и наденет она набор Снежной королевы. Только кокошника не хватает, честное слово!
А вот пластмассовые разноцветные клипсы и бусы мы разметаем в момент — и дешево, и весело, и симпатично. На лето самое то!
— Армяне льют, — честно объявляет Марьяна, — какие молодцы!
Из обуви совсем скучно — босоножки на немыслимом каблуке и к тому же белого цвета. Не люблю белую обувь! А еще туфли черного лака с серебристым пластмассовым бантом — слава богу, Кетошкиного размера. Мы радуемся за Кетошку — хоть что-то подошло! Она успокаивается и снова принимается есть печенье.
В коридоре меня зажимает Наташа.
— Дура! — жарко шепчет она. — Зачем отдала этой куртку? Спятила, что ли?
— Да ладно, — вяло отбрехиваюсь я, — что мне, замуж выходить?
— Ей, знаешь, тоже не светит, с ее-то характером! Мужики бегут через пару дней. Она же… — Наташа крутит пальцем у виска. — Ты разве не видишь? Макароны жрет и хлеб — экономит. Жадна, как не знаю кто. Из-за рубля удавится. На тряпки копит — думает, мужики на тряпки клюют! Дура! А мужики ведь… — Наташа загадочно улыбается. — Ну, я-то все про это знаю! Ты же меня понимаешь!
Я мотаю головой.
— Не-а! — И интересуюсь, на что клюют мужики.
Наташа смеется — ей кажется, что я шучу. А я не шучу! Мне и вправду про это ничего не известно! И не потому, что я такая наив-ная. Просто так сложилась моя жизнь.
Замуж я выскочила на первом курсе, не очень разобравшись, как ставить силки и чем завлекать. Просто так вышло. И продолжается по сей день. Тьфу-тьфу, не сглазить! А то попадется моему мужу такая умная Наташа, которая «все про это знает», и останусь я одна.
— Забери куртку обратно, — советует Наташа. — Скажи, передумала.
— С ума сошла? — пугаюсь я. — Как «передумала»? Разве так можно? И ей она, в конце концов, нужнее.
— Да? — удивляется Наташа. — А это почему? Сидит на ней, как на корове седло. Цвет убивает. Куда ей серый? Она сама вся серая! И почему — нужнее? Чем тебе? Ты сколько лет замужем?
Я пугаюсь.
— Семнадцать, — тихо говорю я. — А что?
Звучит как приговор. Наташа усмехается.
— А то! — продолжает она. — Семнадцать! Немало! И взгляд у твоего…
— Какой? — совсем теряюсь я.
— Заинтересованный. Вот какой. Кобелячий такой взгляд. Ты что, не замечаешь, как он на баб смотрит?
Опаньки! Ну и стерва эта Наташа! Завистливая стерва!
— У нас прекрасная семья, — отчеканиваю я, — и мы друг другу доверяем!
Она кивает:
— Да пожалуйста! Доверяй на здоровье! А вот она, Ольга эта, тебе бы куртку не отдала! Не сомневайся!
А я и не сомневаюсь. Не отдала бы, правильно. Ну и черт с ней! А мой бюджет сохранен! И нервы, кстати, целее.
Я удираю от противной Наташи, а в комнате уже делят кастрюли. Точнее — набор. Три кастрюли разного размера, чайник, сковорода и турка.
Кидаем жребий — если бы это не придумала Инеска, точно была бы кровавая драка.
Ни Инеска, ни Кетошка в лотерее не участвуют — у Инески похожий набор есть, а Кетошка готовит в посуде, доставшейся ей от грузинской бабули — глиняной кеци и чугунной.
Итак, нас трое. Пишем бумажки и бросаем жребий.
И мне достаются сковорода и турка. То, что совсем не нужно. Кофе мы не варим, а пьем растворимый. Мясо отвариваем, а курицу запекаем — у мужа язва, и мы ничего не жарим. И на черта мне эта турка и сковородка?
Я расстраиваюсь так, что стыдно. На глаза наворачиваются слезы. Потерю куртки я не переживала так сильно, как потерю вожделенных кастрюль.
Ко мне подходит Ольга и отдает свои бумажки. На них написано — кастрюля большая и кастрюля средняя.
— Возьми! — говорит она. — Зачем они мне? Мать испортит, а мне готовить некому.
