– Хорошо, – кивает он. – Ика, тогда через час я за Вами зайду.
И, уже открыв дверь, добавляет:
– Если не зайду, Вы всё равно спускайтесь. Найду Вас уже там.
Надо ли говорить, что это не добавляет мне оптимизма. И что он, конечно же, не заходит.
На балу я чувствую себя белой вороной. Вернее, золотой. Потому что платье – и я теряюсь, что это: то ли ирония судьбы и странное совпадение, то ли происки Ашша, проникшего в голову Диего – так или иначе, платье золотое. И, возможно, моему двойнику, которого Шаргрен, наверняка, успел создать, в нём было бы уютно и хорошо, мне же было зябко – то ли от того, что платье чересчур открытое, то ли от нервов, и неловко – по тем же причинам. Хотелось малодушно забиться в какой-нибудь угол, но Диего велел быть на виду, и я была. Чувствуя себя всё более нелепо – этикет не позволял мне присоединиться ни к одной из оживлённо беседующих групп – женщина не может заговорить с незнакомыми, её сначала должны представить, а представить меня было некому.
Поэтому когда со мной заговорил какой-то мужчина, я обернулась к нему с большим энтузиазмом и расположением. И даже успела одарить его довольно-таки тёплым взглядом. До того, как заметила корону, скромно притаившуюся в седеющих волосах.
– Уделите мне несколько минут, прекрасная леди – сделал вид, что попросил, хотя на самом деле приказал Его Величество Рогул.
Я каким-то чудом изобразила подобающий даме реверанс, а не чёткий и резкий поклон стражницы, и приняла руку. Когда Диего говорил, что надо быть на виду, я как-то не рассчитывала на такой успех, ведь теперь-то на меня точно смотрят все.
Для танцев ещё очень рано, но музыканты повинуются, кажется, одному только взгляду Его Величества и начинают играть. Мне кажется, что немного испуганно и неритмично, по крайней мере, вначале, но быстро выравниваются.
– Аника, – говорит Рогул. – Я рад, наконец, с Вами встретиться.
– Благодарю, Ваше Величество, – на всякий случай не буду пока ему врать. Даже в мелочах.
Он замолкает, изучающе меня рассматривая, я молчу, сосредоточившись на том, чтобы не сбиться с шага – учили меня в своё время хорошо, самым разным танцам, но отсутствие практики даёт о себе знать.
– Как добрались? – интересуется Рогул, словно у нас впереди несколько часов неспешной беседы, и я здесь вовсе не по его воле. Так, просто в гости решила заехать.
Мне бы хотелось ограничиться коротким «прекрасно», но у меня язык не поворачивается настолько солгать. Хотя бы одно то, что я пережила в пустыне… Поэтому я отделываюсь коротким «благодарю» и, наверняка, жалкой улыбкой. Ну, когда же он перейдёт уже к делу? Или ждёт, что я сама спрошу?
– Вы прекрасно танцуете, – продолжает неспешно и вкрадчиво Его Величество. Мне хочется взвыть, кажется, что я физически чувствую, как с каждой минутой, проведённой рядом с Рогулом, количество злобных взглядов, сверлящих меня, возрастает в геометрической прогрессии. И я, конечно же, и близко не ставлю себя в один ряд с его несчастными жёнами, но их судьба заставляет воспринимать витающую в воздухе угрозу всерьёз. Зачем он это делает? У него что, нет другого места, где его бы не прослушивали, кроме как середина бального зала?
При всём при этом у меня и мысли не возникает, что он пригласил меня просто так, просто потанцевать, слишком серьёзный и изучающий у него взгляд. Посмотришь мельком в серые глаза Его Величества, и тут же начинает казаться, что он уже по горло в болотной жиже, и осталась одна только попытка за что-то ухватиться, и ошибиться нельзя, но и медлить смертельно, а сил уже и не осталось… И даже мороз пробирает, несмотря на духоту танцевального зала. А с моих губ слетает немыслимый вопрос, который теперь уже не кажется таким уж нелепым:
– Могу я Вам чем-то помочь, Ваше Величество?
Теперь я смотрю ему в глаза неотрывно, как заворожённая, потому что они говорят в данном случае куда больше, чем слова – мне чудится, что отчаяние немного отступает, давая место слабой искорке надежды.
– Скорее, это я должен об этом Вас спрашивать, любезная Аника, – мягко отзывается Рогул, прижимая меня к себе крепче. Это мне не нравится, я инстинктивно подаюсь назад, и он позволяет отстраниться. Если это тоже был условный знак, то его я не поняла.
Я не знаю, как дальше вести разговор, и замолкаю на секунду, пытаясь подавить неожиданно накатившую панику – кажется, отчаяние в глазах своего венценосного партнёра я приняла слишком близко к сердцу, и теперь меня терзает ощущение, что время заканчивается, и надо что-то срочно предпринять, но я как слепой котёнок, даже не понимаю, в какой стороне рассвет.
– Диего говорит, Вы хотели меня видеть, – не придумав ничего лучше, я обращаюсь к фактам, рассудив, что уже к концу танца все, кому интересно, будут обладать полной информацией о моей биографии, если ещё не обладают. И то, что меня привёз Диего, тоже не секрет.
К моему удивлению, Рогул чуть качает головой:
– Моя… подруга… хотела с Вами… переговорить. Я не мог ей отказать.
Это не фигура речи – говорят его глаза. Он правда не мог отказать. Что же это за подруга такая? Кто-то из кваррны? Наверняка. Стоит вспомнить, пожалуй, насколько кваррна распространила своё действие на территории аррагарского царства – одни только клятвы при свадебном обряде чего стоят! Интересно, как зовут эту «подругу», и что она на самом деле хочет от меня? И что обо всём этом знает и думает Ашш. Я пытаюсь даже вызвать то лёгкое безумие, в котором чувствую связанных с кваррной людей, но, конечно же, ничего не выходит.
– Вас выдают глаза, – тем временем продолжает мой партнёр. – Слишком зелёные. Такие были у старшего рода Анторро, навсегда сгинувшего в пустыне. Таких сейчас нет ни у кого. Она убьёт Вас за одно это, если только к проклятому изумрудному цвету Вы не унаследовали откуда-то ещё и силу. Нет, не говорите мне ничего. Я и так уже на краю, не говорите, Аника, ничего не говорите.
Я послушно молчу, совершенно растерявшись и, кажется, даже забыв дышать. Мне уже давно не до танцевальных движений, но тело, к счастью, как-то справляется само. Впрочем, вполне вероятно, что это целиком и полностью заслуга Рогула. А он, выдержав паузу, продолжает:
– Я расскажу Вам несколько любопытных историй, Аника, разумеется, они никак не связаны со мной и с ней, они даже не происходили на самом деле, так, всякие выдумки, но Вы всё же послушайте.
И я слушаю, и даже не сразу понимаю, что руки Его Величества становятся всё горячее, а когда, наконец, осознаю, что у меня вскоре и в самом деле будет ожог и вырываюсь, практически в ту же секунду мой партнёр по танцам превращается в факел. Я чувствую жар, мне кажется, что и я неминуемо вспыхну, но нет, огонь не причиняет мне вреда.
И я всё ещё не понимаю толком, что произошло, когда меня берут под стражу, надевают магические наручники и уводят в звенящей тишине.
ГЛАВА 32. Допрос
На Диего страшно смотреть. И слушать тоже страшно, хотя тон его убийственно спокоен, а слова вежливы. Пока. И я, как ни странно, пока ещё не в тюрьме и не в допросной, я относительно удобно сижу на жёстком табурете в кабинете Диего, и если подумать о пыточной и о палаче, то мне и вовсе комфортно – подумаешь, затекли скованные за спиной руки и невыносимо чешется нос… Учитывая клокочущую в аррагарце ненависть, а она ощущается почти физически, мои перспективы куда менее радужные. Причём ненавидит он себя, за то, что своими руками привёл во дворец ту, что погубила царя, которому клялся служить верой и правдой. И я начинаю опасаться, что за этой ненавистью он просто не сообразит задать нужные вопросы. Уж кто-кто, а я прекрасно помню, насколько сужается всё, когда тобой правит именно это чувство.
