Почему «М»? Зачем я озвучил эту букву?
Взял еще один листок, идея отца. «Люди бегут навстречу друг другу в доспехах воинственно, снимают маски и одежды, остаются голыми, начинают заниматься любовью, облазят до костей, становятся зарядным устройством и розеткой, наконец-то соединяются». Такого точно нигде не было, слабая идея, перевернул, вывел маркером букву «М», выстрелил, стрела соединила бумагу со стеной.
Зачем это приходит мне в голову. Я могу ответить, не надо обманывать себя. Слово осаждает меня со всех сторон, все труднее отрекаться от него, негде скрыться. Эти буквы стремятся стать словом, родиться и обрести форму.
Форма уже обретена, ты знаешь.
Мне все равно придется идти на кухню, я не смогу скрываться здесь постоянно, слово не пощадит и настигнет.
Отвлекись! Думай о другом.
Второй роман отца.
Есть экземпляр, «Страна напалма» в желто-черной обложке, читал два раза, никто не запрещал.
Человек, разбогатевший на криптовалютах, выкупил участок земли в центре Нью-Йорка, оградил его высокой стеной и провозгласил свой дом независимым государством. Никто не воспринял это всерьез, кроме журналистов The New York Times. Они установили за территорией круглосуточную слежку и выяснили, что человек не покидает пределов своей земли. Никто не входит, не выходит. В стене предусмотрена арка, в ней нет никаких заграждений, кажется, можно легко проникнуть внутрь и зайти на территорию.
Сразу три журналиста The New York Times решают сделать это, из стен арки выдвигается пушка и сжигает их напалмом. Не остается никаких следов.
Обеспокоенная пропажей сотрудников, редакция отправляет еще одну группу из трех журналистов, которую постигает та же участь.
За дело берется полиция. Не подозревая о том, что произошло, группа из трех полицейских пытается пройти через арку. После их бесследного исчезновения полиция наконец осознает серьезность проблемы. Вертолет облетает территорию и видит на доме надпись «Страна напалма», больше никакой информации.
Подъезжают машины, в них двадцать семь полицейских. Трое из них пытаются пересечь арку, остальные видят, к чему это приводит. На место прибывает шеф полиции и подкрепление из двадцати семи сотрудников. Они пытаются вызвать хозяина территории на разговор через мегафон, тот никак не реагирует. Полицейские подключают военных, приезжает фургон, из которого выпрыгивают двадцать семь вооруженных солдат. После короткого совещания полицейские и военные пытаются штурмовать территорию, активируется режим «Я люблю напалм», нещадно истребляющий все, что движется в сторону стены. Огневые пушки уничтожают полицейских и военных.
Сюжет о «Стране напалма» становится самым популярным в СМИ на ближайший месяц, в некотором отдалении от территории журналисты разбивают целый город. Самые отчаянные пытаются проникнуть внутрь, что приводит к активации напалма.
Собирается совет национальной безопасности США. Президент думает, что делать. Снайперы не годятся, этот вариант уже отработан, в доме нет окон. «Танки». «Химическое оружие». «Сбросим бомбу». Президент отвергает все предложения. «На территории США никогда не было войны с внешним врагом. Мы не можем этого допустить из-за какого-то сумасшедшего». Президента спрашивают, хочет ли он признать независимость Страны напалма, он погружается в долгое раздумье и произносит неуверенным высоким голосом. «В конце концов, какое мы имеем право врываться на частную территорию».
Возникает движение, поддерживающее независимость Страны напалма. Через пять лет число жертв, пытавшихся проникнуть туда, достигает 19 683.
– А.
– Что «А».
«А» уже случилась, висит на стене, зачем буква снова приходит в голову, превращается в звук?
– Я не буду.
Встряхнул мешок и высыпал оставшееся на пол. Есть там еще что? Мне нравилась идея отца про египетские рудники, даже позаимствовал ее, когда придумывал сюжеты для своих рассказов. Я спрашивал Брутто Зельца, почему отец не воплотил ее, он ничего не знал. Не знаю, где это теперь найти, тут нет.
– А.
– Хватит.
Надоело, это все равно случится, не вижу смысла тянуть. Решено – пойду на кухню.
Пошел на кухню и, стараясь не смотреть туда, достал две луковицы, разделочную доску, нож, принялся чистить. На столе фотография, где мы улыбаемся с Инной. Я резал лук, слезились глаза.
Мои ритуалы не при чем, Инна умерла по другой причине, я это знаю.
Оно вошло в дом и убило всех.
Пора сделать это.
Соберись. Давай.
Давай!
Я посмотрел на магнитную доску, там было написано слово. Все так, как я думал. В тот день, когда погибла Инна, я почему-то написал слово на доске. Сделал это на автомате, не думая. Потом на автомате поставил напоминание в телефон, и снова написал слово. Инна увидела напоминание в телефоне, и мы попали в аварию. Слово убило ее. Я убил ее, написав слово. Не мои ритуалы, может быть, даже не авария. Вдруг она произошла случайно? Или это слово спровоцировало аварию? Не знаю. Я уверен, в тот день все случилось бы по-другому, не будь я таким дураком.
Что я наделал?
Вернулся в гостиную, сел на пол и стал перебирать отцовские записи. Интересно, почему я все еще жив? Я научился не думать о слове, даже когда вижу его, наверное, поэтому. Не могу объяснить, как это получается.
Я вдруг решил, что не сдамся. Мне нужно понять, откуда взялось слово, почему оно появилось и уничтожило все, что было дорого, моими руками.
– А.
– Нет.
– А.
– Хватит.
Оно осаждает меня, как армия, собравшаяся вокруг крепостной стены и изматывающая город. Буквы – снаряды.
– А.
– Нет. Уйди.
Уйди, говорю.
Мне кажется, есть только один выход – самому стать словом, уйти в книгу отца, которая теперь и моя, превратиться в персонажа. «Война войдет без стука», я войду в нее и поселюсь надолго. Буду жить в книге. Слово не убьет меня в вымышленном мире, его там нет.
Не знаю, вернусь ли я оттуда.
Запомните меня Новожиловым, сыном последнего русского классика Всеволода Ивановича Новожилова. В детстве меня беспокоило расстройство, оно и сейчас беспокоит, но я хочу сказать одно: не надо бояться. Всю свою жизнь я боялся того, чего нет, совершал ритуалы, загонял себя в угол. Страх должен умереть. Мне жаль, я понял это только сейчас, когда пора уходить. Я любил Инну, я виноват в ее смерти, я создал нечто ужасное, я бегу от этого, я должен понять, что сделал, я должен что-то исправить, я должен это себе, Инне, всем, кого любил и люблю. Простите меня.
Получилось так пафосно, аж противно. «Запомните меня Новожиловым», «страх должен умереть», «простите меня». И это мои последние слова? Лучше простите меня за них.
