Невеселые мысли посещали меня, покуда я томилась в плену темноты и недвижимости. Почему темноты, кстати? Всегда считала, что рай должен залить ярким светом божественной милости, ну а в аду темно быть не может по умолчанию – костры-то там горят?.. Да и воплей грешников что-то не слышно, как, впрочем, и звуков лир и арф.
Хотя что за чушь? Возможно, все объясняется намного проще без библейских образов. Наверное, я впала в летаргический сон и, не разобравшись в моем состоянии, меня просто похоронили заживо.
Подумав о последствиях столь жуткого шага и о скорой и мучительной гибели, я решила бороться за обратное переселение в мир живых. Бесполезно. Я по-прежнему представляла собой сгусток энергии лишь мысленной, но никак не мускульной. Впрочем, никакой тесноты и недостатка кислорода не ощущалось, хотя никак нельзя было понять, работают ли легкие, или это все вообще фикция, бред воспаленного сознания.
Мысленно заскулив от отчаяния, я принялась приводить свои мысли в порядок. Занятие это оказалось делом неблагодарным и хлопотным. Но, немного поднатужившись, я вскоре представляла образец хладнокровия и рассудительности. Итак, начнем все заново. Я скорее жива, чем мертва, если верить личным ощущениям, а не руководствоваться религиозными представлениями. По какой-то причине я лишена способности к активным действиям. Но данное обстоятельство никак не умаляет моих гениальных возможностей в плане обдумывания сложившейся обстановки (сложноватая постановка вопроса для призрака, не правда ли?). Что мы имеем в позитиве? Отсутствие голода, удушья и затекших конечностей. В негативе же – тоска смертная и полная беспомощность. Может, так выглядит реальность заточённых в мече душ? И теперь мне придется вечность куковать в бестелесной форме? Жуть какая!
От ужаса и безысходности я тихо зарыдала. И за что мне подобное наказание? Значит, где-то поблизости бродят тысячи таких же неприкаянных созданий, как и я, отправленных Сюда по моей злой воле? И никогда им больше не увидеть солнечного света, не ощутить прохладу летнего дождя, не услышать радостного детского смеха, не прижать к груди любимого человека? Что за кошмарное создание я была, коль обрекала равных мне на жалкое существование в сумеречном мире. Что оставалось делать? Я заревела в голос от жалости ко всему миру, и к себе в первую очередь.
– Ну и что здесь происходит? – раздался знакомый голос, пробившийся словно из другой грани бытия.
Я громко всхлипнула и застонала в тысячу крат сильнее. Вот уже и слуховые галлюцинации начались.
– Элиза, хватит рыдать. – В интонациях приказывающего послышалась плохо скрываемая паника. – Неужели этот мерзавец Фарим все же сумел причинить тебе вред? На вид ты выглядишь вполне здоровой.
– Уйдите прочь, – взмолилась я в судорожных стенаниях. – Зачем вы мучаете меня? Вы, голоса из прошлого…
– Из какого прошлого? – возмутился кто-то вполне искренне и, крепко взяв меня за плечи, основательно потряс: – Приди в себя, Элиза! Раньше ты не отличалась излишней сентиментальностью.
– Раньше я была жива, – вполне резонно заметила я, поспешно прикидывая в голове: раз у меня есть плечи, чтобы за них браться, то, вполне вероятно, сохранились и остальные части тела.
– Не думал, что трупы умеют разговаривать, – хохотнул привязчивый посетитель над ухом (ну хоть уши остались!).
– Какой я труп?! – От издевательств голос у меня вновь задрожал. – Не видите, что ли? Я бестелесная оболочка, дух, ничто…
– Не понял, – честно признался мой новый собеседник. – Мердок, что за чушь она талдычит?
– Какие же мы идиоты!
Что-то защелкало вокруг красными бликами. Миг – и я опять узрела мир и растерянно заморгала слезящимися от неожиданного обилия солнца глазами.
Ослепительно-белая комната в потоках золотых солнечных лучей. Огромные, в полстены, окна, обращенные к океану. Насыщенный запахом соли ветер, лениво играющий яркими занавесками, крики чаек. Я, возлежащая на большущей кровати, аккуратно застланной белоснежными льняными простынями.
По правую руку от меня сидел Мердок, смущенно потупившийся и безуспешно старающийся скрыть легкую улыбку. Неподалеку стоял человек в просторных голубых одеждах. Он подошел ближе, и я невольно вздрогнула, пытаясь изобразить на лице должную смесь уважения и почтения.
– Я не удивлюсь, если она бухнется перед тобой на колени, – предупредил Мердок друга. – Так что, Милорн, лучше сядь, если не хочешь травмировать верноподданнические чувства Элизы.
– Хорошо, – легко согласился император. – Только объясни, что за спектакль тут разыгрался. Терпеть не могу, когда при мне плачут женщины. Тебя кто-то обидел, Элиза?
– Нет, – буркнула я, накрытая горячей волной смущения.
– Тогда в чем дело? – недовольно спросил Милорн.
– Позволь мне. – Мердок примиряюще положил на его локоть руку. – Это моя недоработка. Видишь ли, мы позабыли, что имеем дело с человеком, в данный момент полностью утратившим связь с искусством невидимого. Последнее, что запомнила Элиза перед обмороком, – Фарим, готовый ее убить. Затем она очнулась во тьме, полностью парализованная. Бурная фантазия разыгралась, Элиза и напридумывала себе…
– Вам бы такие испытания! – разозлилась я. – Что со мной было?
– Повязка, восстанавливающая силы и здоровье, – признался Мердок. – Единственный дефект – беспомощность больного. Но жители Пермира уже привыкли.
– Предупреждать надо! А до этого? – еще сердитей спросила я. – Что-то ты не спешил вызволять меня из рук Фарима!
– Отдыхай, – вмешался Милорн. – Побудешь тут денек, придешь в норму, подлечишь нервишки, тогда и поговорим. А то сегодня ты неадекватно воспримешь нашу версию событий.
– Ну уж нет! – громогласно возмутилась я. – Рассказывайте все! Немедленно! Сейчас же! Наотдыхалась всласть!
– Я же говорил, – огорченно обернулся к Милорну Мердок. – Ей не день, а неделю надо приходить в себя, если не больше.
– Похоже, ты прав, – кивая, подтвердил император, сочувственно кривя губы. – Потрясение слишком серьезно. Может, увеличить период восстановления до месяца?
– Интересная идея, – согласился Мердок, кидая на меня озорной взгляд.
– Вы не посмеете! – раненым зверем взревела я, пытаясь выпутаться из мягких оков повязки. – Вы не имеете права!!!
– В том-то и дело, что имеем, – холодно возразил мне Милорн. – Итак, Элиза, если не хочешь, чтобы наш диалог превратился в реальность, потерпи сутки. Завтра тебя выпустят из лечебницы. Будешь сопротивляться – станет хуже, обещаю.
– Изверги, – тихо, чтобы никто не услышал, прошептала я и немного громче сказала: – Вставать мне хоть позволительно, ваше императорское величество?
– Прогулки только под наблюдением целителей, – вместо Милорна ответил Мердок и с ироничной ухмылкой добавил: – Думаю, это будут самые долгие двадцать четыре часа в твоей жизни, все-таки любопытство – страшный порок.
