Глаза застлало красной пеленой, он видел эти тела как-то иначе, все в красно-багровом цвете, а свое тело почти не ощущал, в нем словно проснулся зверь и взял верх.
Он не помнил, сколько длился бой, но очнулся от крика рядом:
– Михаил, стоп… Стой, говорю!.. Все кончено, мы победили! Да остановись же…
Он то ли сумел пригасить в себе ярость, то ли сама угасла, не получая топлива, но красная пелена медленно ушла с глаз, перед ним целое поле усыпано мертвыми телами, что рассыпаются на глазах, Обизат бродит среди них, кого-то высматривая, а сам Азазель рядом сказал, тяжело дыша:
– Ну вы и задали мне работу… Больше так не делайте…
Он так грузно опустился на круглый валун, что почти рухнул, дыхание идет с хрипами, Михаилу показался в самом деле замученным.
– А что случилось? – спросил он встревоженно.
Азазель огрызнулся:
– А зачем было убивать их вожака?.. Я понимаю, что надо, но зачем?.. Остальные сразу разбежались!.. Да еще в разные стороны!.. Некоторые такие быстроногие, что даже не знаю… Я старался всех догнать, но не уверен, что сумел…
Обизат сказала виноватым голосом:
– Крикнул бы, я тоже бегаю быстро. Вдвоем бы переловили.
Азазель отмахнулся.
– Ладно, пропустим. Вообще-то я уверен, что всех подогонял, но все-таки это было на пределе, а я, как профессиональный лежун на диване, не люблю напрягаться. Разве что за обеденным столом.
Обизат сказала Михаилу с укором:
– Ты почему так? Это я должна защищать тебя!
– Ты обязалась служить, – напомнил он, тяжело дыша, – а это значит, выполнять мои приказы.
– И прихоти, – бросил Азазель самым невинным голосом. – Даже самые непристойные.
Она сказала твердо:
– Я же не отказываюсь!.. А что такое непристойные?
– Ой, – ответил Азазель, – я стесняюсь, лучше Михаил пусть расскажет. Он такой безнравственный, такой безнравственный придумщик…
Она посмотрела на него с подозрением.
– Врешь? Почему ты всегда брешешь? Я вот всегда говорю правду!
Азазель в сильнейшем разочаровании отмахнулся.
– Тогда вы с Мишкой два сапога пара. Он такая же овца… Но ты просто обязана научиться говорить неправду. Иначе какая ты женщина? Женщины все хитрые…
Михаил сказал сердито:
– Обизат не слушай. Он всегда брешет. Женщина должна быть верной, больше ничего не требуется.
Она посмотрел на одного, другого, вздохнула.
– Посмотрю, что у них из добычи. Даже у простых солдат бывают интересные вещи.
Когда она удалилась обыскивать павших, которых на поле осталось совсем мало, Азазель кивнул ей в спину.
– Хозяйственная! Хорошая кому-то жена будет. Мишка, она как… уже забеременела?
Михаил отшатнулся.
– Ты… чего?
– А что? – спросил Азазель хладнокровно. – Все стараются заполучить ребенка от победителя. Это единственно правильно для выживания рода, клана и демократического образа мыслей при подлинной демократии. Им это нужно по делу, а ты выполняешь завет насчет плодиться и размноживаться. Или ты бунтовщик?
– Да нет, – пробормотал Михаил, – как я могу быть бунтовщиком?
– Тогда соответствуй, – проронил Азазель свысока. – Ладно, шутки в сторону. Последняя отчаянная попытка остановить нас провалилась. Но все равно как-то стремно… Где-то утечка информации. Или кто-то слишком умный догадался, что мы поведем народ через горы прямым путем.
Михаил поднялся на ноги, вдали вроде бы виднеются достаточно высокие стены.
– Там… Абаддоний?
– Он, – ответил Азазель с облегчением. – Мы, можно сказать, довели беглецов до их Египта. В Абаддоний стекается на торговлю масса народа, а там растворятся среди местных и торгующих.
Михаил подумал, поинтересовался устало:
– Здесь будет то же самое? Въезд в Иерусалим на бехеме, проповеди, чудеса, суд, казнь?
Азазель пожал плечами.
– Не думаю, что Господь так уж однообразен, хотя вообще-то всех существ сделал по одной колодке: симметрия, два глаза, две руки, две ноги… даже размножаются одинаково, недаром же Адам всех животных в раю переимел, пока догадался попросить у Творца что-то более личное… Но, думаю, в социальном плане будет нечто особенное.
– Почему?
Азазель хмыкнул.
– А тут свои особенности, не заметил? Чудесами не удивить, по воде ходить умеют многие, из гроба восстать ничего не стоит, дело только во времени и усилиях… Так что даже не пытаюсь предугадать, как это все будет протекать здесь.
– А кто-то знает?
– Вряд ли. Разве что Метатрон… Только он один знает больше всех на свете… ты вот тоже, признайся, не можешь себе представить, почему самым доверенным Всевышнего стал не ты или кто-то из высших архангелов, а простой человек по имени Енох!.. Боюсь, даже очень простой. Только простые всегда во всем уверены, так как считают себя вечно правыми. Если бы Сатан не возмутился еще тогда, теперь бы точно поднял восстание из-за возвышения этого человечка. Но Енох сумел подняться и стать Метатроном, показывая всем, как можно крохотную искорку раздуть в душе до неистового пламени.
Михаил ощутил, что слушать такое о себе и Метатроне неприятно, и хотя это точно не его зависть, а Макрона и Кезима, сказал с некоторым раздражением:
– Надеюсь, он знает или догадывается, что будет дальше. А мы…
– Собираемся в обратный путь, – сказал Азазель. – Мы ведь сделали великое дело?
Михаил насторожился.
– А что за тревога в голосе?
– Да так, – ответил Азазель с некоторой неопределенностью. – Карл Маркс, был такой мудрый демон, сказал как-то: «Все подвергай сомнению». И хотя это первым сказал Сатан, но мне, как и прочему населению, как-то больше запомнился Маркс… А сомнение вот в чем… До христианства эпохи сменялись эпохами, ничего не происходило, не менялось. Но Иисус принес новый взгляд на мир, новую мораль… Прогресс сперва пошел, потом помчался, сейчас летит!
– Это же хорошо?
– Да, конечно, – сказал Азазель, – но если что-то подобное начнется и у демонов?
– Не знаю, – ответил Михаил. – Подождем тридцать три года. Я вот о другом думаю… Помнишь, Гамалиэль сказал насчет дела более важного, чем схватки с Кезимом или Зараном? Не думаю, что имел в виду спасение младенцев той деревни.
– Он сказал, – проговорил Азазель, – важнее всего закрыть врата ада. А он знает, как?
– Пора спросить, – ответил Михаил.
