Но хотя сам хасидизм перестал существовать в новом Доме молитв, там еще оставалось несколько хасидов-одиночек. Правда, их было совсем немного, и они не смели поднимать голову. Если кто-то из них начинал, по старому хасидскому обычаю, танцевать или хлопать в ладоши, ему приказывали замолчать, напоминая: «Здесь святое место, а не ваш клойзл». А однажды, придя в свой Дом учения, люди нашли там гусиные косточки, потому что накануне вечером хасиды устроили там пир в честь новомесячья, и после этого весь Дом учения долго и возмущенно негодовал из-за такого осквернения Имени — святое место эти хасиды превратили в трактир.
В те дни Ружинский цадик
[167] купил себе имение Поток вблизи Шибуша и поселил там в качестве цадика своего сына, который впоследствии перебрался в Чортков и прославился во всем хасидском мире под именем Чортковер
[168]. У нас в Шибуше несколько человек тоже стали последователями этого молодого цадика и сняли себе отдельную комнату для молитв. К ним присоединились те несколько из хасидов, которые еще оставались в новом Доме учения. Со временем им стало тесно в одной комнате, и они построили себе клойз. Это был тот самый Портновский клойз в Шибуше, который со временем стал известен своими прекрасными людьми и прекрасными обычаями, потому что большинство молившихся там отличались замечательным знанием Торы и славились своими хорошими манерами, а поскольку они хорошо разбирались в мелодиях, их молитва была приятной — без того шума и криков, какими славятся другие хасиды, и без застывания на месте, как у миснагдим, а такая, как у ружинских хасидов, которые всегда помнят, перед Кем стоят. И насколько приятна слуху была их молитва, настолько же приятен глазу был их внешний вид. У них не было тех растрепанных пейсов, всклокоченных бород и голых шей, которые отличают, скажем, хасидов Белза
[169]. У чортковских хасидов пейсы были ухожены, бороды гладки и шеи закрыты. И речь их была такой же, как внешний вид, — спокойной, а не крикливой. В обычные дни они занимались торговлей и учили Тору, в праздники угощались в своем клойзе вином с орехами, веселили душу танцами и песнями, а в субботние вечера после трапезы собирались вместе, пили вино, ели тушеную фасоль с перцем и пели: «Будет радоваться тебе Бог твой, как жених радуется невесте», услащая встречу пересказом разных историй и словами Торы. А в дни поминовения своего цадика устраивали большую трапезу с мясом и вином, с песнями и танцами. На звуки шумного веселья приходили туда и случайные люди, смотрели и дивились тому, что богобоязненные евреи так лихо танцуют. И пока такой зевака стоял и смотрел, к нему подходил кто-нибудь из хасидов, тащил его в общий круг и начинал танцевать с ним, и тогда сердце пришедшего тоже загоралось весельем, и он присоединялся к празднику хасидов Чорткова.
Впрочем, отнюдь не все в шибушском Чортковском клойзе были последователями именно Чортковского цадика. Там были также последователи родственных Чортковеру цадиков Садигуры, Гусятина, Отынии
[170] и Вижницы, а кроме того, хасиды других цадиков, которые не принимали участия в известном разногласии. Хасиды Садигуры и Гусятина считались в этом клойзе такими же уважаемыми, как хасиды Чорткова, потому что их цадики были родными братьями Чортковера. Хасиды Вижницы и Отынии считались рангом ниже, потому что сам Чортковер не признавал их цадиков, хотя те тоже были его родственниками. Еще ниже стояли хасиды остальных цадиков, которые вообще не имели отношения к Ружинскому дому. Они были как бы пасынками в этом клойзе, и в праздники, а также в Дни трепета, когда каждый, кто поднимался к Торе, удостаивался чести благословить Чортковера, и его потомков, и его братьев-цадиков, и всех их потомков, чортковским хасидам не разрешалось благословлять цадиков всех прочих хасидов, потому что цадики Чорткова вели свою родословную от семени царя Давида, и, если бы то поколение удостоилось
[171], они были бы царями Израиля, так что получать благословение заодно с простолюдинами было ниже их царского достоинства. А кантор в Чортковском клойзе в дни празднования годовщин смерти обычных цадиков не воздерживался от того, чтобы несколько раз прочесть таханун
[172], хотя обычно в праздники таханун читать не положено.
Был там некий хасид из Вижницких, человек обеспеченный и решительный, который вышел из Чортковского клойза и вместе со своими девятью сыновьями построил себе отдельный клойз. Это тот Вижницкий клойз, что возле нашего Черного озера, за мясной лавкой. К ним тут же присоединились другие хасиды, которые ощущали себя чужими в Чортковском клойзе, потому что их цадики участвовали в некоем нашумевшем споре. Впрочем, с ними и в новом клойзе случилось то же самое, что в прежнем, — вижницкие хасиды отмежевались от них, как когда-то чортковские. И тогда некоторые из них вернулись на прежнее место, а другие молча примирились со своими страданиями.
