Несмотря на все эти расколы, шибушский Чортковский клойз не стал меньше, потому что сыновья нескольких хасидов из Чорткова взяли себе жен в Шибуше и соответственно стали молиться в Чортковском клойзе, а кроме того, каждый шибушский последователь Чортковера постарался взять в мужья для своих дочерей чортковских хасидов, и те поэтому тоже переехали в Шибуш. Они ели в домах у отцов своих жен и были свободны от забот о заработке, так что могли сидеть в клойзе и учить Тору в полном душевном спокойствии. И в зимние вечера, когда они так сидели — каждый со свечой в руках, и голоса их доносились наружу, и золотые цепочки у них на груди удваивали свет, все вокруг желали себе такого же благословения и говорили: «Дай Бог нашим сыновьям, как этим».
Но впустую оказались эти пожелания, ибо вскоре не стало тех сыновей, к которым они относились. Появились светские школы и изгнали Тору из молодых сердец. И даже наш старый Дом учения, где так углублялись, бывало, в изучение Торы, — и тот не породил сыновей для Торы. Все еще сидели там знатоки Писания, но уже не было в их сердцах прежнего душевного покоя, ибо знали они, что их сыновья и зятья Тору не учат. Но почему же одни удостоились ученых сыновей и зятьев, а другие не удостоились? Потому что люди из нашего старого Дома учения чтили все виды мудрости, поскольку считали, что Тора и вся мудрость спустились на землю, сплетенные вместе, и если кому не хватает одной из мудростей, то ему не хватает всей Торы. Поэтому, когда перед еврейскими детьми открылись секулярные школы, они послали своих сыновей туда, чтобы они изучили также светскую мудрость и добавили ее к мудрости Торы. А сыновья, попав в эти школы, уже не вернулись в Дом учения, а стали адвокатами, или врачами, или фармацевтами, или бухгалтерами, или просто людьми без Торы и без мудрости. В то же время те хасиды, которые смеялись над сторонней мудростью и держались подальше от светского образования, не стали посылать своих сыновей в светские школы, и их сыновья остались с Торой. И когда хасидизм сократился за счет ушедших от Торы, его пополнили люди, оставшиеся с Торой. Из них-то и вышло большинство нынешних резников, и канторов, и меламедов. И даже те раввины, и канторы, и резники, и меламеды, которые не склонялись в душе к хасидизму, тем не менее примкнули к тем или иным великим цадикам, потому что ни один раввин, или резник, или меламед, который не подчинен тому или иному цадику, не может подняться в своей общине.
Был обычай в нашем Чортковском клойзе: два-три раза в год люди ездили к своему цадику в Чортков. Те, кто бывал в Чорткове, знают, что такое Чортков, а тем, кто не бывал, никакие рассказы не помогут. И не только они удостаивались там приема у нашего цадика, но бывали там и хасиды из других стран, и люди слышали их рассказы о том, что происходит в других местах галута, а бывало, что из этих встреч возникало и сватовство, и таким манером к нашим чортковским хасидам присоединялись всё новые, так что со временем в нашем клойзе уже стало тесно из-за недостатка места, и если бы не война, то пришлось бы, наверно, построить новое здание.
Была и еще одна особенность в этом клойзе. Время от времени случались у нас гости на пути в Чортков или обратно. Приходил такой гость в клойз, читал молитву и приносил порой новую мелодию, а потом рассказывал, что видел и слышал, и рассказы этих гостей превращали будний день в маленький праздник. А иногда, бывало, такой гость положит глаз на какого-нибудь из наших парней, и захочет сосватать его для своей дочери, и тут же пишет контракт, и устраивает трапезу для всего клойза.
Кроме того, эти гости рассказывали истории разных цадиков. Но во избежание возможной ошибки сразу скажу, что то не были рассказы о первых цадиках и даже не о Бааль-Шем-Тове, благословенной памяти. Только раз случилось, что занесло к нам в клойз какого-то старика и он стал рассказывать историю Бешта, и тогда один из наших людей сказал: «Если бы это было правдой, то было бы упомянуто в книге „Хвалы Бешту“»
[173], но хасиды улыбнулись, потому что, по их мнению, эта книга не передает всей правды о Бааль-Шем-Тове.
В нашем же Чортковском клойзе любая беседа была только об отцах, и отцах отцов Чортковера, и о его брате, и о нем самом. Как открылась дверь его комнаты, и как стало видно, что он сидит на стуле, и как он запрокинул голову назад, кто и кто присутствовал, когда он входил в Судный день в клойз и говорил: «Ответь нам». Вам все это, быть может, не кажется таким уж важным, но каждый чортковский хасид знает, что всякое движение и жест нашего цадика на самом деле направлены на пользу нам в этом и Грядущем мирах.
Глава тридцать пятая
Добавление к первым
В те дни воссияла слава цадика из Копычинцев. Этот цадик не унаследовал хасидов от своих отцов, а сам привлек к себе последователей. Время от времени он выезжал в города и местечки, как это делали первые цадики, и, куда бы он ни приезжал, к нему приходили женщины и простолюдины, которые непривычны были ездить в другие места к другим цадикам, но в чудотворную их силу верили. Однажды он приехал на субботу в Шибуш, и послушать его собрались несколько человек из городских и даже из зажиточных хозяев. Были и такие, что пришли тайком, потому что стеснялись своих знакомых, а когда пришли, обнаружили, что некоторые из этих знакомых тоже пришли сюда тайком. Шибуш в то время еще считался городом миснагдим, и каждый, кто не называл себя хасидом, гордо именовал себя «миснагид». И вот приехал тот цадик на одну субботу, а провел у нас две, потому что много людей к нему пришло. За время тех двух суббот, которые этот Копычинец пробыл в Шибуше, он один раз возглавлял субботний стол в Доме учения у городского раввина, и туда тоже пришли многие, кто — из-за веры в силу цадиков, а кто — чтобы посмотреть, какие чудеса эти цадики творят. Этот цадик не произносил слов из Торы и вел себя так царственно, что был похож на внуков первого Ружинера, с которым, кстати, и в самом деле состоял в далеком родстве. Вид этого старца, сидящего во главе стола в штраймле
[174] на голове, по обычаю ружинских хасидов: маленькая борода спускается на отглаженный воротник, а пальцы постукивают по столу в такт распеву: «Хал, хал, хал» — взволновал всех собравшихся. А когда он запрокинул голову и посмотрел вверх, какой-то старик из первых ружинских хасидов поклялся, что Копычинец в точности похож на Ружинера — и своей святой внешностью, и своими святыми движениями.
