Рахель опять хлопнула его по руке: «Ешь и не произноси тут свои импровизированные проповеди».
Йерухам поднял каравай, понюхал его, взял нож, щедро отрезал ломоть, положил на него толстый кусок масла, откусил, потом намазал снова, еще раз откусил, с аппетитом прожевал и снова намазал еще не намазанные части, опять с аппетитом прожевал и все это время торопил нас тоже есть, сопровождая свои слова высказываниями известных в Израиле ораторов. Потом вдруг широко открыл глаза, ударил кулаком по столу и громко выкрикнул: «Кто голоден, должен есть!»
Еда поощряла аппетит, а аппетит поощрял еду, пока от всего каравая остался только маленький кусок, да и тот в конце концов исчез в чьем-то рту — то ли хозяина, то ли гостя.
Йерухам сказал: «А теперь выпьем чаю в память о тех днях, когда все наши трапезы состояли из чая с ломтем хлеба или ломтя хлеба с чаем».
Он поднялся и принес кипящий чайник и ароматную заварку. Разлил чай и спросил: «Чем мы украсим наш чай? Проклятые муравьи, объели весь пирог, который остался у нас после праздника».
Он дунул на пирог, прогоняя муравьев. Муравьи бросились врассыпную, и мы увидели, что сыр в пироге ссохся, а изюм на нем заплесневел. Йерухам покачал головой: «Человек должен платить за каждый кусок, который он оставил недоеденным».
Рахель собралась с силами, поднялась и принесла нам варенье из апельсиновых корочек. Вот ведь, во всех прочих фруктах человек ест мякоть и выбрасывает кожуру, а у апельсинов и мякоть, и кожура годятся для еды. И к чести Рахели, варенье у нее получилось хорошее. У кого это она так научилась — у матери или у Крульки? А может, это сами апельсины научили ее делать из своих корочек такое нежное и вкусное варенье?
Окна открыты нараспашку, запах ночной росы поднимается с влажной земли, льется с травы и с листвы деревьев, и какая-то птица щебечет из невидимого укрытия. А луна сопровождает ее мелодию на свой лад — своим серебристым светом.
Рахель вернулась в кровать, а мы всё сидели и слушали голос птицы.
Потом Йерухам встал, опять взял лицо Рахели в ладони и поцеловал в губы. Она сказала: «Постеснялся бы». Он закрыл глаза: «Могу и постесняться». Рахель шлепнула его по пальцам и сказала: «Садись и сиди как человек».
Она лежала на кровати и смотрела на мужа и его гостя. На мужа, потому что он ее муж. На гостя — потому что он гость ее мужа.
Потом она сказала: «Расскажи нам немного о Стране Израиля, Йерухам».
«Чего это вдруг?» — удивился Йерухам.
«Чтобы порадовать душу нашего гостя».
«Боюсь, что я не порадую его своим рассказом».
«Почему не порадуешь?»
«Правда дана нам не для того, чтобы радовать».
Если вы не слышали рассказов Йерухама, то вы не знаете, что такое рассказ, сотканный из противоречий. Он хотел произнести речь в осуждение Страны Израиля, а его осуждение звучало как восхваление. Здесь не место повторять все, что он говорил, но кое-что все же стоит упомянуть. Йерухам рассказывал об огромных гнойных болотах, которые расползались по той земле на протяжении двух тысячелетий, множа в ней всяческие болезни, а потом ты узнавал, что теперь болота эта осушены и превратились в хорошую землю. И то же самое он рассказывал о парнях и девушках, которых вроде бы послали на верную смерть для осушения этих болот, чтобы увеличить хозяйство Барона
[225], а потом оказывалось, что они победили и вдобавок создали еще несколько еврейских поселений в Стране Израиля. И начинает казаться, что, может быть, именно таких людей имел в виду царь Давид, когда говорил, вдохновленный святым духом: «Засевают поля, насаждают виноградники, которые приносят им обильные плоды»
[226].
Рахель лежала на кровати, и слушала, и дремала, и дремала, и слушала.
Что он еще такого рассказывал, что я упустил? Он говорил о комарах и мошкаре, которые налетают на людей огромными тучами, и покрывают палатки сплошным ковром, и присасываются к каждому человеку, так что его лицо и руки словно бы покрываются чешуей, и сосут его кровь, и вносят в нее яд, и заражают его малярией. А как только в человека попадает малярийный яд, его тело слабеет и он заболевает. И если эта болезнь не отпускает человека, то следом за ней на него нападает какая-нибудь другая, от которой он умирает. Многие вот так заболели и умерли, а некоторые хоть и не умерли, но стали похожи на мертвецов.
«Наш гость знает таких».
Гость знает. Однако по непонятной мне самому причине я говорю Йерухаму: «Выходит, если сделать расчет, то окажется, что в борьбе за освобождение Польши погибло больше евреев, чем при осушении болот Земли Израиля».
Йерухам отвечает: «Если вас это утешает, то утешайтесь этим».
А гость говорит: «Утешимся, Йерухам, утешимся тем, что есть еще молодые ребята, которые готовы отдать жизнь за Страну Израиля».
Йерухам усмехается: «Не за Страну Израиля, а за ивритские буквы на монетах Страны Израиля».
А гость говорит: «За ивритские буквы, и за Страну, и за ее народ».
«Чтобы побольше монет с этими буквами попало в карманы капиталистов?»
«Да, чтобы монеты Страны Израиля попали в карманы капиталистов и те потратили бы эти монеты в Стране Израиля».
«Как вы легко решаете все проблемы!» — воскликнул Йерухам.
«Легко или тяжело, — ответил гость, — но мир в целом не в нашей власти и не просит наш народ решать его проблемы. Однако свои собственные проблемы мы, пожалуй, можем и сами решить».
«Тем путем, которым вы идете?»
«Тем путем, которым мы идем, даже если мы ошибаемся или поступаем во зло. Ошибки и зло, которые мы совершаем сами, можно исправить, а вот то, что не в наших руках, нам исправить не под силу».
Йерухам гневно ударил кулаком по столу. Рахель вздрогнула и с испугом посмотрела на нас.
Мне стало жаль ее, и я сказал: «Не бойся, Рахель, это Йерухам собрался на войну со всем миром и попробовал свои силы на вашем столе».
Йерухам засмеялся: «Чую я, что меня накажут, если я буду с вами спорить».
Я сказал: «Если так, то давай я буду спорить с тобой».
Он спросил: «И будете выставлять против меня стихи Торы или высказывания мудрецов?»
Я засмеялся: «А как же иначе? Не высказывания же твоих умников, чья слава — на один день, а мудрость — на один час?»
Рахель сказала: «Ну сколько ты еще будешь спорить, Йерухам? Может быть, развеселишь нас немного?»
Йерухам, как и большинство парней в коммунах Страны Израиля, обладал недюжинным чувством юмора. Он поднялся, взял свою кепку и сложил ее наподобие той туристской шапочки, в которой заявляются в кибуц американские туристы, чтобы фотографировать кибуцников. Выставил вперед одну ногу, склонил голову влево, перевел взгляд на гвоздь, торчащий из стены, и сказал: «Да, красиво здесь, красиво, но если бы вон та гора стояла немного подальше, инчей так на десять с половиной, то было бы намного красивей. — Потом опустил голову, посмотрел на таз с водой и продолжил: — И эта долина с озером тоже хороша, но, если бы передвинуть ее чуть правее, пейзаж приобрел бы иной вид, куда более приятный».
