Взбесившемуся бедолаге «жигулёнку» оказалось мало того, что он натворил с первого, столь неуместно точного удара, так он ещё пару раз отскакивал и вновь таранил помятую, но всё ещё величественную зарубежную корму. Безусловно, это выглядело неправдоподобно нагло, так, будто водитель «пятёрки» преднамеренно испытывал свою судьбу.
Откатившись на своей деформированной машине назад в последний раз, Ревень замер в кабине, представляя, как бы всё удачно сложилось, если бы его в данный момент здесь вовсе не существовало. Может быть, переползти на заднее сиденье и там ловко спрятаться? А лучше всего открыть заднюю дверь, незримо и неслышно выскользнуть из салона и исчезнуть. Действительно, мало ли кто залез в его тачку и учинил аварию? Самым же, наверное, безболезненным и для него, и для его горемычной семьи было бы разбиться всмятку, чтобы останки вырезали автогеном. Вот тогда бы уже ничего не ожидало «после», а всё бы остановилось на «до».
Обитатели «трёхсотого» тоже не спешили вылезать. Может быть, они ждали, когда полуживой от страха водила ВАЗа сам подползёт к ним и, мелко подрагивая от страха, начнёт молить о пощаде? Эх, сейчас бы что-нибудь огнестрельное. Когда-то ведь Артур неплохо выбивал мишени. А лучше всего превратиться в ребёнка и вернуться туда, где совсем молодая, непьющая мама, отец, детство…
Когда из «мерса» всё же вывалились два здоровяка, Ревень уже не мог чётко определить свои ощущения: испугался ли он или счёл всё происходящее уже к себе не относящимся, а словно бы посторонним. Возможно, он подумал, что вряд ли эти хлопцы станут его бить и истязать тут же, на проезжей части, у всех на глазах, как о подобных случаях рассказывали якобы очевидцы. Да нет же, вид у ребят оказался вполне приличный. Они, наверное, преуспевающие коммерсанты и поднялись на опте или биржевых операциях, а не на пролитой кровушке. Была вроде бы в этих крепышах некая гарантия спокойного, человеческого разговора. Ну а что? ГАИ вызовем: примчатся, запишут, промерят — Бог даст, отделаюсь двумя-тремя лимонами…
Потерпевшие (а как их теперь ещё назовёшь?) вели себя спокойно, но уверенно, встали вплотную к ошарашенному владельцу «пятёрки» и, сунув руки в карманы, не мигая смотрели в его насторожённые глаза. Тот из них, что поменьше (хотя тоже под два метра!) и отзывался в разговоре со вторым на кличку Весло, начал удивительно тихим и каким-то доверительным голосом объяснять Артуру его вину и очевидные последствия и вёл свою речь столь убедительно, что Ревеню ничего не оставалось, как уныло соглашаться.
Получалось, что Артур их непоправимо и — кто спорит! — незаслуженно подвёл: они ведь как раз ехали оформлять продажу своей дорогостоящей (для Ревеня) машины. Но кто ж её теперь в таком виде возьмёт? А ведь люди-то уже рассчитывали на этот «мерс», да и задаток дали, который, кстати, уже истрачен. Теперь у покупателей сорвутся собственные планы, поскольку они не смогут поехать в нужное место на вишнёвой точиле и, соответственно, тоже попадут на деньги. Ты хоть понимаешь, земляк, сколько людей из-за твоего лихачества окажется перегружено никому не нужными головняками? А вишнёвый «мерзавец»-то ведь взят ими по доверке, и они за него полностью отвечают. Ты думаешь, владелец свою тачку в таком виде примет? Никогда! Значит, они ему должны вернуть полную стоимость машины плюс его комиссионные за возникшие заморочки. И сколько это на круг выходит? А всего-то было делов — грамотно ездить!
Второй крепыш, откликавшийся на прозвище Трейлер, всё это время цедил ругательства, зажигательно хихикал и называл всё более суровые суммы, поскольку выполнял, очевидно, роль живого калькулятора.
Если проблема ДТП не будет решена сегодня, объяснил Весло, то завтра она затронет значительно более широкий круг лиц и, естественно, потребуется куда больше денег, чтобы добиться удовлетворяющего всех исхода. Даже не знаем, как тебе помочь.
— Давайте вызовем ГАИ? — Ревень всё-таки решился предложить, возможно, уже неуместное решение и, воспаряя от посетившей его наглости, не мог остановиться. — Пусть будет как положено. Если менты решат, что я виноват, — подавайте на меня в суд, а на суде определят, сколько я вам должен.
После этих слов бугаи посмотрели на Артура, как на мертвеца, сунули ему в руки документы на «мерс» и ключи от зажигания и собрались уходить: всё, друг, прощай! Считай, что ты сам себе подписал приговор. Да почему же так?! Да потому, что какой же уважающий себя затусованный пацан, а тем более в понятиях, станет обращаться в ментуру? Ты хоть представляешь себе, как тебя вместе с семьёй увезут в лабораторию и сколько времени там над вами будут изгиляться?
Артур понял, что попал в дурацкое положение, при котором вынужден просить о защите и помощи тех, кто его, собственного говоря, и подставил. Он попытался их остановить — они вроде бы согласились — и спросил: как бы они посоветовали ему правильно поступить?
Расклад обладателей «мерса» получался чуть ли не более выгодным для Ревеня, чем для них самих. Оказывается, у одного из них есть дальняя очень древняя родственница, которая имеет достойный дом в области. А вдруг ему удастся уговорить её перебраться в город? Если да, то они смогут перевезти Ревеня с семьёй на её участок, а их квартиру предложить хозяину «трёхсотого», который, чем чёрт не шутит, возможно, и согласится на такой вариант. Ну а что тебе, мужик, в области не пожить? Там — экология, грибы-ягоды, рыбалка. Стрелять умеешь? Будешь охотиться. Да мы тебе и ружьё дадим, и сами на охоту будем приезжать. Давай соглашайся, это последнее, что мы тебе можем предложить.
Рассуждая о своей ситуации, Ревень пытался ответить на вопрос: что может определить его решение, которое он вроде бы ещё вправе принять, — здравый смысл или страх перед бандитами? Если бы они не собирались ему ничего отдавать взамен квартиры, то наверняка и не предлагали бы, а увезли в лес и там зверски замучили. Но они же предлагают обмен? Или это коварный обман?..
Глава 18
Шея
Пытаясь понять, что заставляет меня заниматься этим делом, я неизменно захожу в тупик, упираюсь в непроходимость мыслей и обстоятельств, теряюсь в комбинациях чувств и воспоминаний. Пишу «заставляет», потому что разве совершил бы я хоть раз то, что совершил, имея волю противиться силе, направляющей меня по одному-единственному пути, любые отклонения от которого — обман, ловушка, чтобы ещё раз доказать мне: не покориться — невозможно! Так, сдерживая свои движения в направлении к ужасному результату, оказывается, я лишь разжигаю в себе огонь, который брался затушить. И наоборот — якобы поддаваясь пороку, чтобы в последний момент вывернуть шею из его петли, я на самом деле нарушаю баланс в пользу своего уродства настолько, что выровнять его оказывается невозможно, и я качусь по ледяному склону, замирая от радости скольжения (какой это восторг!), страшась разбиться о неизвестность там, в черноте ночи, над изменчивым перламутром озера моей гибели (гибель — она так нежданна, так неизбежна! — не жду её, знаю — для неё уже выбрано безвестное мне время). Не имея сил и ловкости удержаться (за что?), тем более, что чем дальше, тем больше скорость, и то, что могло задержать, спасти, осталось за спиной, а то, что встречается на пути, — бессильно помочь мне остановить падение.
