Главным орудием полиции стала осведомительная агентура. В этой армии добровольных доносчиков были случайные заявители, «штучники», были постоянные осведомители (большей частью дворники или горничные) и, наконец, «секретные сотрудники» – платные агенты полиции из числа самих революционеров. Подпольщики боялись провокаторов и пытались их вычислить.
«Когда задержанному грозила высылка в места не столь отдаленные, – вспоминал Александр Мартынов, – являлась возможность склонить того или иного не особенно устойчивого марксиста – эсдека или эсера – к оказанию услуг правительству. Над такими покладистыми революционерами мы шутили словами Франца Мора из «Разбойников» Шиллера: «Бедняга не родился быть мучеником за веру!»
Разные причины толкают человека к согласию доносить на бывших товарищей. Страх наказания – обыкновенно лишь одна из них. Другие: страсть к деньгам, тайная жажда власти, стремление повелевать окружающими и быть приближенными к сильным мира сего.
«Некоторых пугала тяжесть наказания, – считал генерал Герасимов, – других соблазняли деньги, третьих на этот путь толкали личные антипатии против тех или иных революционеров… Особенно ценными были люди, которые искренне разочаровались в революционном движении».
На допросах в полиции многие будущие партийные руководители проявили себя не самым достойным образом. Вот попадает человек за решетку. С товарищами в камере или на прогулке – он герой. А оказавшись один на один со следователем, проявляется по-другому. Если на прямую вербовку не соглашался, то желание поскорее выйти на волю толкало на откровенный разговор.
После смерти члена политбюро Серго Орджоникидзе, который возглавлял партийную инквизицию – Центральную контрольную комиссии, – в его архиве нашли два запечатанных пакета. На пакетах Серго написал: «Без меня не вскрывать». Там обнаружились документы царского Департамента полиции. В том числе показания члена политбюро Михаила Ивановича Калинина. На допросе будущий глава государства (пусть даже и формальный), или, как его чаще называли, всесоюзный староста, сказал следователю:
– Желаю дать откровенные показания о своей преступной деятельности.
Калинин рассказал все, что ему было известно о работе подпольного кружка, в котором он состоял. В архиве Орджоникидзе хранилась и справка о другом члене политбюро – Яне Эрнестовиче Рудзутаке, которого когда-то прочили в генеральные секретари вместо Сталина. Арестованный по делу Латышской социал-демократической рабочей партии, он назвал имена и адреса членов своей организации. Основываясь на его показаниях, полиция провела обыски, изъяла оружие и подпольную литературу.
Самой опасной власть считала партию социалистов-революционеров, делавшую ставку на террор. Причем боевая организация партии действовала автономно – во имя конспирации. Но это социалистов-революционеров не спасло. Террористов возглавил Евгений Филиппович Азеф, член ЦК партии эсеров и самый, пожалуй, крупный агент охранного отделения.
Потом, когда Азеф был разоблачен, многие революционеры пытались понять, как тому удалось обвести вокруг пальца опытных эсеров? Лев Давидович Троцкий писал в «Киевской мысли» об Азефе. Он пытался понять, как же мог идеалист Гершуни довериться провокатору: «Плут всегда импонирует романтику. Романтик влюбляется в мелочный и пошлый практицизм плута, наделяя его прочими качествами от собственных избытков. Потому он и романтик, что создает для себя обстановку из воображаемых обстоятельств и воображаемых людей – по образу и подобию своему».
Азеф сам предложил свои услуги жандармскому управлению. Обычно осведомителю не удавалось продержаться больше двух лет – его разоблачали. Азеф проработал на полицию шестнадцать лет. При этом он был далеко не единственным, кто снабжал полицию информацией о планах революционеров. Среди большевиков самым крупным осведомителем был Роман Вацлавович Малиновский. Его высоко ценил Ленин, сделал членом ЦК партии и депутатом Думы.
К 1917 году самый знаменитый начальник охранки давно был не у дел.
«Зубатов несколько опустился, – вспоминали коллеги, – и чувствовалось, что он относится к своей отставке как к несправедливой обиде. Сидя за столом, в кругу своей семьи, Зубатов узнал о начавшейся в Петербурге революции лишь на третий день, когда она докатилась до Москвы. Задумавшись на один момент, он встал и прошел в свой кабинет, откуда тотчас же раздался выстрел, и Зубатова не стало».
В октябре 1916 года последнего директора Департамента полиции Алексея Тихоновича Васильева пригласила императрица. Он успокоил Александру Федоровну:
– Революция совершенно невозможна в России. Конечно, есть среди населения определенное нервное напряжение из-за продолжающейся войны и тяжелого бремени, которое она вызвала, но народ доверяет царю и не думает о восстании.
И полугода не пройдет, как вспыхнет революция.
Россию называли полицейским государством: полиция, жандармы, охранные отделения. Но сколько было жандармов? Всего тысяча офицеров и 10 тысяч унтер-офицеров на всю страну. В столичном жандармском управлении в 1917-м служило 158 человек! Не сравнишь с аппаратом госбезопасности при советской власти.
К тому же многие из них брезговали разыскным делом. Один из крупных чиновников охранки Александр Мартынов пошел на службу в Отдельный корпус жандармов вслед за своими братьями. Семейное дело. И вот чему старшие братья учили младшего: «С какой стороны письменного стола начальника я должен стоять, как прикладывать «промокашку» к подписи генерала и прочее. Все эти советы, как это ни смешно, оказались очень нужными».
После Февральской революции бывшие руководители политической полиции каялись, что допустили промашку. Занимались только вооруженным подпольем, а ситуацию в обществе в целом некому было анализировать. Не обращали внимания на партии, которые задавали тон в Государственной думе, не изучали общественное мнение. Искали эсеров и анархистов, боевиков с бомбами и револьверами. Но революцию в Феврале совершили не профессиональные революционеры, а высшие слои общества, генералитет. И народ.
Дело не только в нехватке профессионализма. После первой революции спецслужбы подавили подполье: одних посадили, другие бежали из страны. Охранные отделения остались без работы и стали ее себе придумывать.
Генерал Владимир Федорович Джунковский, назначенный заместителем министра внутренних дел и шефом Отдельного корпуса жандармов, увидел, что его подчиненные фальсифицируют дела: сами создают мнимые подпольные организации и с треском их ликвидируют, чтобы продемонстрировать эффективность своей работы.
«Мода была такая – открывать тайные типографии, – возмущался Джунковский. – Сами устроят в охранном отделении типографию, а потом «поймают» и получают за это ордена. Вот относительно таких вещей я был немилосерден».
Начальника одного из жандармских управлений ротмистра Кременецкого ставили в пример всему корпусу жандармов: молодец, каждый год арестовывает три-четыре типографии! А для его сослуживцев не было секретом, что Кременецкий через своих агентов и устраивал эти типографии.
